"ОГОНЕК", Специальный выпуск, май 1996

Специальный репортаж

В БОЛИ БРОДА НЕТ. ЕСТЬ ЛИШЬ НАДЕЖДА

Когда-то по реке Аракс плыли трупы. Люди, пытавшиеся перебраться от войны и смерти на ту сторону, гибли десятками. Сегодня Аракс уносит в море время. А вместе с временем уносит надежды...

Листья падают лицами в грязь,
Зарываются в землю и плачут.
Просто листья не могут иначе,
Потому что их жизнь не сбылась...

Люди - не листья. Когда безжалостно-чуждая сила войны закручивает и бросает их далеко от родных ветвей и отчих могил, никакие слезы не могут дать выхода горю.

Но люди - и листья. Словно осень, война покрыла Азербайджан узором облетевших судеб. Кое-как их собрали в кучи - и увядшие листья людей тлеют в лагерях беженцев...

Война в Нагорном Карабахе сорвала с места сотни тысяч людей. Точнее - 1,2 миллиона. Именно столько беженцев из самого Карабаха и прилегающих районов, оккупированных армянскими вооруженными формированиями, живут сегодня в Азербайджане.

Живут горько...

Тростник и брезент

Беженцы шли волнами. Первым было легче - относительно, конечно. Они занимали пригодные для жилья площади - санатории, дома отдыха, общежития. Жизнь здесь не сахар, но хотя бы есть над головой крыша и стены сложены из камня. Кое для кого - предмет зависти: в санатории существуют коммуникации, инфраструктура, есть какое-то тепло, кухня, можно поесть за столом, а не на собственных коленях. Но зато и живут здесь подчас по две семьи в одной шестиметровой комнатке...

Тем, кто шел за ними, было все труднее и труднее устроиться. В ход пошли железнодорожные вагоны, недостроенные сооружения, финские домики, времянки. Судьбодробилка войны двигалась дальше - и на долю последних оставались лишь палаточные лагеря да хижины, сложенные из тростника, обмазанного глиной.

Мы побывали в нескольких. Пол - голая земля, точнее, застывшая грязь, уже отполированная ступнями за годы жизни здесь. Рогожки, одеяла, брошенные на землю, - постель. Металлические печечки, а то и казанки, обложенные камнями, - плита и отопление одновременно. Обветшавшая и измочаленная ветрами брезентовая или пластиковая ткань - стены и крыша...

Может быть, в ЭТОМ можно было бы прожить месяц, от силы - полгода, пока твоя армия не освободит твой дом. Но здесь живут уже по три, по четыре года - в свое время "фронтовики", как называют в Азербайджане бывших правителей из Народного фронта, больше предпочитали драться за портфели в структурах власти, нежели за возвращение собственных граждан к родным домам.

Жизнь взаймы

- Я видел, как люди под градом пуль перебирались через Аракс, - рассказывает председатель постоянной комиссии милли меджлиса по социальной политике Хади Раджабов. - На наших глазах гибли дети, женщины, старики. Нельзя было не содрогнуться, когда волны выбросили на берег труп женщины и ребенка, которого она привязала к себе, надеясь, видимо, спасти...

Но и те, кто выжил, оказались в отчаянном положении. Что они могли взять с собой - одежду разве, да и то не все. Некоторых спасали практически голыми...

Иран не стал держать у себя беженцев. Их переправили в Азербайджан, а там в пустыне стали сооружать лагеря беженцев.

Первые два палаточных лагеря появились в Имишлинском районе. Сначала думали - ненадолго. Но вот сегодня здесь на 110 тысяч собственного населения приходится 40 тысяч беженцев.

Совсем беспризорными переселенцев не назовешь. С помощью международных организаций Красного Креста и Красного Полумесяца, Европейского сообщества в лагерях были оборудованы школы, медпункты, иранцы позаботились о мечетях.

Не было среди помогающих только России - говорят беженцы. Руанде какой-то помогали, а своим, своим бывшим соотечественникам - нет. Для азербайджанцев, привыкших, что помощь приходит с севера, это было психологическим шоком. Это было как измена друга.

Выдаются беженцам и пособия - по 5,5 тысячи манатов, гуманитарная помощь. В некоторых регионах семьи, оставшиеся без кормильцев, получают овец и в течение года обеспечиваются кормами. Делаются попытки обеспечить беженцев работой, но... Где ее взять, если в Азербайджане и без того весьма напряженное положение в этой области, а здесь на рынок труда выплеснулось еще 700 тысяч человек...

Но и глупостей творится немало. Некоторые гуманитарные организации, похоже, больше любят себя, нежели тех, о ком взялись заботиться.

В лагерях удивляло число младенцев на руках, на спинах у не очень молодых матерей. А вокруг еще четверо-пятеро мал мала меньше. Оказывается, это результат "помощи беременным женщинам", предпринятой одной из таких самоуверенных "контор". Было сразу ясно, во что может вылиться такая программа помощи - ради лишней бутылки молока да лепешек для детей даже шестидесятилетние попытаются войти в число этих избранных. Скорей была необходима программа регулирования семьи. И что теперь? Через год весь лагерь баюкал младенцев. И всем стало хуже - потому что вопросы питания, медицинской помощи от этого проще не стали, мягко говоря...

В любом случае жизнь в лагере - это жизнь взаймы. У государства, у международных организаций, у окрестного населения. Если мужчина не имеет возможности своими руками или своей головой прокормить семью, если он хоронит ребенка, умершего только лишь из-за вынужденной беспомощности отца, - мужчина потухает. Сколько потухших глаз было в этих лагерях! Сколько мужчин - видно было - махнули рукой и на себя, и на свою жизнь! Лишь немногие пытаются выкрутиться - есть в лагерях какие-то магазинчики, мастерские. Но что с них - велик ли платежеспособный спрос с пяти тысяч манатов? Несколько буханок хлеба...

Когда смотришь на них, неухоженных, одетых в неопрятное старье, - так и хочется их упрекнуть. Ну что же вы умираете прежде смерти, что же вы не ищете? Хоть бы машины мыли, хоть бы дороги строили - да хоть куда-нибудь уехали, где киви четыре раза в год поспевают! Но глянешь трезво - и холодок пробирает: дай бог тебе, энергичному, не оказаться на их месте. Земли лишней нет ни у кого, и никто их нигде не ждет. Денег в сильно обедневшей республике тоже лишних нет - где взять их на оплату тех же "общественных работ" по, например, строительству дорог? Кому могли помочь родственники - помогли. А у остальных - ни работы, ни перспектив...

Конечная станция называется "Жизнь"

Жизнь кончается у обочины. По дороге еще жужжат машины, изредка вступая в односторонне нервную перебранку с флегматичными баранами, переходящими на другую сторону. А здесь - перепрыгни лишь через придорожную канаву - совсем другой мир.

Мир безумной надежды. Стоит появиться в лагере посторонним - после краткой фазы приглядывания и оценки на предмет "начальство ты или так себе" следуют горячие разговоры на тему невозможности жить так дальше и срока возвращения домой. От тебя, кажется, не ждут уже ничего: ни гуманитарной помощи - она поступает, хотя размер ее чувствительно мал; ни работы - все, что можно было найти, уже занято; ни жилья - если бы оно было, то, понятно, лагерей бы не было. От тебя ждут двух вещей. Признания отчаянности положения беженцев - и в глазах светится надежда: если убедил, если признали - может быть, что-то изменится? И второе - от тебя ждут надежды: может быть, хоть теперь скажут - собирайте вещи, ребята, пора домой...

Еще это - мир безысходности. В палатке у шепчущейся с ветром брезентовой стенки умирает от малярии старик. Он сам, его близкие, его знакомые знают, что он умирает, - и никто в целом мире ничего сделать с этим не может! Потому в этом лагере уже умерли за последний месяц 180 человек, еще больше двухсот больны. А лекарств, медикаментов не хватает. Они, может быть, есть в райцентровской аптеке - но нет денег, чтобы их купить! И вот не хватает пары инъекций, чтобы старик выжил... Он глянул на нас - и в нем не было даже отчаяния...

Это - мир крушения. Бывший железнодорожник с отчаянием кричит:

- Ну что мне делать, как жить? У меня все было - дом, работа, семья. У меня три ордена - еще русских - за труд! Где все? За что меня этого всего лишили?!

Поэт - его стихи напишутся теперь о беженском лагере. Если напишутся. Потому что не до стихов, когда за брезентовым пологом умирает без лекарств твой отец.

Чернобылец, ликвидатор - он остался больным. И брошенным теми, кто когда-то посылал его "на реактор". Теперь он обижается на Россию. И это понятно: обижаются больше на того, от кого ждут. Особенно когда ждут возврата долгов. Чернобыль ныне - не российский. Но все же, все же...

И сотни, тысячи сокрушенных судеб вокруг. Крестьяне, привыкшие к горам и не находящие себе места на равнине. Женщины, имевшие очаг и семью и потерявшие все. Дети, которые плачут, рассказывая в брезентовой школе стих про "дом родной": в иных головенках уже стерся его образ, но осталось ощущение тоски и потери...

Что с ними делать? Не знает никто. Не знает, похоже, и государство. Сколько ни спрашивай - все видят только одно решение: беженцы должны вернуться домой. Это стало настоящим политическим императивом.

Так что, похоже, беженцам осталось недолго ждать перемен. В лучшую сторону.

В худшую - уже некуда.

Александр ПЕРЕСВЕТ

Справка:

Во всем мире - 20 млн.беженцев (по данным ООН). Из них более 1 млн. -- в Азербайджане.
В республике живут 200 тысяч беженцев из Армении, 50 тысяч турок-месхетинцев из Средней Азии.
Еще 700 тысяч человек - из Нагорного Карабаха и прилегающих к нему районов Азербайджана.