Александр ПЕРЕСВЕТ

 

ПОДЛИННАЯ ИСТОРИЯ РУССКОГО КНЯЗЯ РЮРИКА, ПЕРЕЖИТАЯ ИМ В АУСТРВЕГЕ

Глава 1. Предложение

Сказать, что похмелье было тяжким, – значит, не сказать ничего.

Оно было жутким.

Внутри тяжко дрожало что-то холодное и мрачное, словно зимняя вода во фьорде. Но это было бы ещё полбеды. Бедой было то, что Хрёрекр был мешком, куда посадили несколько котов. И бросили в него же. В Хрёрекра. В ту самую черную воду, которой он был наполнен. И теперь коты, извиваясь и царапаясь, пытались вырваться наружу.

Особенно неистовствовал тот из них, который пролез в голову. Как ни держал его Хрёрекр, обхватывая обеими руками грозивший рассыпаться котелок, зверь плевать хотел на это. Он уже выбрал свободу и теперь с истинно кошачьим упрямством настойчиво и яростно метался внутри черепа, продираясь на волю.

В общем, всем им было худо. И остервеневшим зверям, и трещавшей от них голове, и измочаленному ими всеми Хрёрекру.

Пиво, принесённое трэлем, не помогло. Более того, после первого же выпитого жбана в скулы будто воткнулись две стрелы, а к горлу подступила такая кислятина, что Хрёрекра вырвало прямо около ложа.

Хорошо ещё, успел проснуться, опасливо подумал он. Той осенью Свейн Улафсон вот так прямо во сне и захлебнулся. Нашли наутро холодного и грязного. Хельг, правда, утешал родных, что тот всё равно попадет в Вольхалле, но кое у кого сохранялись сомнения по этому поводу. Всё же это была смерть не в бою, и не с мечом в руке…

Впрочем, такие истории случались. Так что хельги давно должны были определиться с богами по этому поводу. А Хрёрекру было сейчас не до богословия…

Рабыня, призванная нечленораздельным, но знакомым ей рёвом, торопясь, вытирала пол. Хрёрекр осушил вторую кружку. Эта прошла легче, но боль в голове не утихала. А интересно, вот если бы эту девку раздеть и в таком виде заставить убираться, что бы сказал этот зверь в голове?

«Этот зверь» тупо затих. Видно, переваривал предложение. Но потом сплюнул и снова начал остервенело биться о череп. Хрёрекр застонал.

В самое это время ему и донесли, что прибыли несколько славян из Альдейгьюборга. Желают-де сообщить ему нечто важное.

 – Пошли их!.. – угрюмо рыкнул измочаленный Хрёрекр. Рука ещё подрагивала, когда он наполнял пивом третью кружку.

Трэль, что принес известие, нерешительно потоптался на пороге. Помолчал. Громко почесал спину.

 – Вообще-то славяне сказали, что это принесет тебе много серебра, – растягивая звуки, прогнусавил он.

В хорошей реакции парню не откажешь – осколки кружки разлетелись от двери аккурат за его головой. Если бы он не успел наклониться, могло быть интересно…

Хотя нет, такому черепу ничего не было бы…

А главное, пиво пролил! Да за это утопить мало!

Трэль, скотина, так и не ушел, а с упрямой покорностью продолжал топтаться в дверях. Под рукой не было больше ничего, чем можно было бы его убить.

«Проклятый смоландец, – с ненавистью подумал Хрёрекр. – Откуда у славян серебро, дубина! Глазками стеклянными за всё платят. И дёрнула меня нелёгкая взять его на службу…»

Трэль был из Смоланда – земли, которая неизвестно кому принадлежала, хотя датские конунги думали, что им. Пару лет назад он похитил девку у одного серьёзного бонда. По согласию или нет, неизвестно. Но факт, что свадьбу сыграть не успели: девка возьми да и помри через несколько недель. Может, любви слишком бурной не выдержала, а может, простудилась. Скорее всего, простудилась – какая уж там бурная любовь у этих тягомотных смоландцев…

Отец девушки обвинил парня сразу и в похищении, и в убийстве. Тому доказать свою правоту на тинге не удалось, а денег заплатить виру не было. Так что он, не дожидаясь вполне предсказуемого судебного решения, дал тягу. И в конечном итоге прибился к роду Хрёрекра.

Хрёрекр ему, правда, никаких гарантий не дал – ради чего надо связываться с кровниками? Живи, сказал, пока не найдут, а коль найдут – я тебе со своим родом не защитник. Так что через пару годков, когда подрастут сыновья бонда, смоландцу грозит продолжение неприятностей.

Хрёрекр советовал ему скрыться в Аустрвеге. Но парень предпочёл остаться, угнетая своей верностью. Похоже, попросту тихонько приворовывает, собирая деньги на виру. Но с этим приходилось мириться – трэль был бойцом неплохим, а подмоченная биография позволяла хорошо держать его в руках.

Так что если он сейчас упирается, значит, есть у этих славян что-то действительно любопытное для него, Хрёрекра. Трэль, конечно, с гостей и пару монет уже получил. Теперь всё равно не отстанет...

Сколько же их на него одного, бедного навалилось! Зверь этот гадский, голова эта булыжная, смоландец упрямый, славяне эти клятые. И пиво, пиво где?!

 – Локи тебя забери, – безнадёжно пожелал слуге Хрёрекр, снова берясь за кувшин. – Только пускай ждут, пока я оклемаюсь...

И ладно бы вчера что серьезное праздновали! Добычу в вике или возвращение из руси. Или свадьбу какую-нибудь. А то так, в Бирку съездили...

Славяне, приведенные трэлем – конечно, разве ж в этом доме дождутся, когда их ярлу получше станет! из-под умирающего будут шкуры вытаскивать… – славяне были, кaк слaвяне. В льняной одежде и мexовыx шапках.

И откуда у них такое пристрастие к этой мерзости – носить свои шапки и зимой, и летом? Материал, конечно, хороший – у них там прекрасные меха по лесам прыгают, – но так этим гордиться, чтобы никогда не снимать?

И морды, морды! Типично славянские – наглые, хитрые! Правда, ещё и какие-то смущённые. Вроде бы даже робкие? – подивился Хрёрекр. Наглая такая робость…

А! Одного он, кажется, узнал. Какой-то альдейгьюборгский ярл. Как его звали, Хрёрекр уже забыл. Вспомнил только, что из-за него была там сложная, хотя в итоге и выгодная история.

Торговались опять-таки из-за мехов. Славянин продавал свой товар слишком задорого – да к тому же за серебро. Чересчур задорого. И чересчур за серебро. И на уступки не шел.

Так что пришлось обратиться к своим, просить о помощи.

Альдейгьюборг контролировали, правда, ярлы из Готланда, с которыми у Хрёрекра существовали определённые разногласия после одного не очень удачного вика. Но тогда, надо отдать им должное, они проявили полное понимание проблемы и оказали необходимое содействие.

С ними, правда, потом пришлось поделиться. Но это всё равно было выгодно, потому что меха у славянского ярла отобрали вовсе бесплатно. Готландцы объявили, что тот должен был сразу понять, с кого можно много брать, а с кого нельзя. С одного из первых ярлов Свеарики – нельзя. А раз не понял – вот и наказан.

Очень убедительно говорили  эти готландцы.

Хрёрекр даже всхрапнул от удовольствия, когда подумал, что славяне пришли требовать от него компенсации за ту обиду. Давненько он на войнушку не ходил! Месяцев семь уже. С лета фактически…

-Н-ну, – тяжко уронил он.

Люди уважали, когда он таким голосом разговаривал.

Славянский ярл, однако, начал неожиданно. Он махнул рукой своим людям, и двое из них открыли кожаные мешки, что принесли с собой. Из мешков потёк целый ворох прекрасных мехов.

Хрёрекр, уже отделённый кисеёй хмеля от действительности, замер. Зверь в голове замер тоже. Так и не найдясь с правильной реакцией, оба несколько туповато стали ждать продолжения.

Славянин, видя, что ответа должного не явлено, дёрнул плечом. Затем раскрыл торбу у себя на боку и вынул оттуда горсть серебра. Помедлив еще, с поклоном положил его на стол перед ярлом.

Ага! Продолжение обещало быть интересным.

 – Не гневайся, Рюрик, что побеспокоили тебя, – на плохом русском, но очень торжественно начал старик. – Мы посланы к тебе от жителей Ладоги и просим выслушать нас.

Хрёрекр помолчал, пытаясь сообразить, что бы это значило. Так и не сообразив, мотнул головой, чтобы ему принесли ещё пива. Вяло подумал, что вежественно было бы, пожалуй, и послов угостить. Но решил, что пиво лишним не бывает, и поить всяких чужестранцев, когда неизвестно, что они скажут, глупо.

 – Пррлжай, – так же веско рыкнул он, когда половина кружки стала пуста.

Дед «пррлжил». И то, что он рассказал, было крайне интересно.

Хрёрекр знал, конечно, что ещё во время его последней руси в Гардарике уже был голод. Оно и здесь, в Швеции, пришлось туговато. Но многих выручили саксы и франки, к которым викинги время от времени бегали позаимствовать серебра и зерна. Но славяне в Гардарике такой возможности не имели. До саксов далёконько, а у соседней чуди особо не разживешься – тот же неурожай был и у них.

Словом, подвело животы у всех там, в Альдейгьюборге. А тут еще готландцы неосторожно себя повели.

Славяне, естественно, из-за голода хлеб в их факторию везти перестали, съедали всё сами. Кто побогаче был, серебро за хлеб ещё брал – но таких становилось тем меньше, чем меньше становилось хлеба. А цены, естественно, задирались всё выше и выше.

И тогда готландцы – жадные же, иначе и поступить не могли! – не нашли ничего лучшего, чем попытаться отнять хлеб силой.

В итоге случилась грандиозная потасовка. В её ходе многих вообще освободили от необходимости когда-либо в будущем заботиться о пище. А остальных выгнали из Альдейгьюборга, а также Трелленборга.

Это был форменный геноцид, признал посол. Своих, местных варягов, побили и погнали тоже, очистив невские Гарды от скандинавского элемента вообще. Но что было делать, развёл руками старик, – толпа была совершенно неуправляемой.

В ответ готландцы сняли свои гарантии для этой территории и объявили её свободной для грабежа.

Охотников попользоваться представившейся возможностью нашлось немало.

Готландцы перекрыли устье Невы и договорились с алаборгскими свеями, чтобы те не выпускали славян и по Вуоксе. А тем-то что, они только рады – у них со славянами вечная конкуренция из-за мехового экспорта. Не раз уж резались и по поводу прав на охотничьи угодья – благо, что местные карьяла да суми всем чужакам позволяли охотиться в своих лесах…

Словом, славяне мгновенно лишились возможности импортировать продовольствие в обмен на свои товары. Они, правда, ввели в ответ собственные санкции – перекрыли волоки и не позволяли больше русить в Булгар, Хазар и Сёркланд. Но у готов всегда оставалась возможность отправиться в вик в ту же Британию или Франкию. А вот их противников заперли крепко. Попытки славян обойти преграду по Двине через земли ливов и куров тоже провалились: немало викингов покрыли себя бессмертной славой, дежуря на траверзе Готланда и грабя славянские суда.

Конечно же, те ничего не могли противопоставить свеям на море. Тем более, что объявленную свободу грабежа никто не отменял, и йомсвикинги устроили форменную охоту на всё, что только двигалось из Аустрвега. То есть, со всего Востока, потому как профессионалы не сушили себе голову над проблемами морского права и грабили эстов и ливов не хуже, чем славян.

Правда, вскоре эта прекрасная охота кончилась: устрашённые и деморализованные славяне перестали выходить в море вообще.

Самое смешное, что готландцы еще и подрядились через третьи руки переваливать их товары! Типично для этих хитрозадых самим у себя быть контрабандистами! Так что, платя отчаявшимся славянам гроши за то, что раньше стоило марки, они скоро не только вернули себе потерянное в Гардарике, но и немало заработали!

Теперь же ярл, представившийся Гостомыслом, рассказал о том, что происходило, с их, славянской, стороны.

Как выяснилось, именно он стал поначалу организатором аитиваряжской революции. И именно иэ-за Хрёрекра (славянин произносил его имя то как Рёрек, то как Рюрик).

Это звучало интересно. Если об этом начнут рассказывать – Хрёрекр покосился на своих… – то есть, когда об этом будут рассказывать, слава у него настанет просто нездешняя. Надо же – из-за его поступка такие события начались!

Теперь выяснялось, что тогда в Альдейгьюборге он не у простого горожанина мехи отнял. А у едва ли не самого уважаемого у себя политического деятеля! Да, верно, вспомнил Хрёрекр: что-то об этом говорили готландцы. Да он особого значения не придал. Сколько их, лидеров небольших местечек, извёл он на своем веку викинга!

Между тем, этот Гостомысл был мужичком действительно серьёзным. Он даже баллотировался в старосты всего города. И когда свеи запросто пришли к нему в дом и отняли всё – и кое-что там сделали ещё с его дочкой, вспомнил Хрёрекр, – старик воспринял это с большой обидой.

К тому ж противоположная партия тут же воспользовалась его унижением, выдвинув тезис, что не может уберечь Ладогу тот, кто не сумел уберечь собственную дочь.

В общем, Гостомысла на выборах прокатили.

После этого о какой-либо легальной политической борьбе речи больше быть не могло. И обиженный старик начал разрабатывать планы мести варягам. Убрав их, он вполне мог снова претендовать на звание лидера нации, что дало бы ему возможность насладиться последующим торжеством над политическими конкурентами.

Там у славян бывают подчас удивительные виды казней.

Словом, старикан решил взять на вооружение древний принцип: необходима победоносная внешняя война, чтобы решить проблемы внутренние.

Для выполнения этой задачи он решил привлечь наиболее авторитетного из ладожских парней – воина по имени Вадим, который к тому времени успел заслужить прозвища Храброго.

Хрёрекр должен был согласиться с тем, что прозвище и впрямь достойное. Не каждый-всякий умел заслужить подобное. И даже конунги чаще всего прозывались по своим внешним физическим признакам или интеллектуальным особенностям. Заслужить кличку боевыми заслугами удавалось редко.

Впрочем, Хрёрекр не был особо высокого мнения о военных достоинствах славян. Они, правда, в битвах зверели, а переносить трудности и неудобства в походе умели блестяще. Но в принципе были людьми слишком терпеливыми и с ленцой. Не выводи их из себя, и можно из них верёвки вить. Так что у славян храбрым мог прослыть просто энергичный парень, с которым лучше не связываться из-за его нервности.

В общем, у двоих этих деятелей нашёлся большой общий интерес. Та старикова девка была обещана Вадиму, и Гостомысл сумел возбудить его гневную ревность на то, как варяги обошлись с его невестой.

Хрёрекр не очень понял проблему. Девка – она и есть девка. Вон их сколько, бери да пользуйся. На то ты и воин. Впрочем, у славян, по рассказам людей бывалых, отношение к этому делу действительно какое-то нервное. Когда они сами воюют, то за женщинами гоняются едва ли не яростнее всех. Зато собственных баб считают опозоренными, если кто-то другой разок ими попользовался.

Словом, так или иначе, но Гостомысл доказал Вадиму, что того обидели в вопросе собственности на будущую жену. И парень поклялся, что изведёт варягов из города. После чего собрал своих товарищей, а также всевозможную сволочь из бродяг и авантюристов. Натренировал их в паре-тройке походов на чудь белоглазую, разжился серебром, ещё кого-то нанял... Словом, создал oтряд, который по чиcленности сильно превышал персонал всей готландской фактории в Ладоге.

Мало того, в ходе восстания Вадим поднял за собой еще и толпу. И с нею напал на бедных готов. А толпа – она и есть толпа. Вспомнили время Бусово, то да сё… В общем, чего ж не пограбить, к тому ж безнаказанно, к тому ж когда сам голодный и дети голодные?

Уцелело из скандинавов немного.

Вернувшиеся на родину сообщили, что Вадим кричал про двух своих кровников. Из которых одного он завалил – того, который там девку его обидел, – а другого, организатора всего этого блудства, он-де ещё найдет, и жизнь тому мёдом не покажется.

В принципе, до Хрёрекра в своё время эти угрозы дошли. Но в сильно искажённом виде. Так что он даже не всё понял и только посмеялся слуху, что у него в Гaрдарике появился кровник. Теперь из рассказа старосты он понял, в чём было дело.

К этому времени процесс лечения похмелья дошел до той стадии, когда жизнь снова начала казаться смешной и понятной. Хрёрекр распорядился об обеде для всех, а пока всё-таки, как ни жалко было, велел подать славянам пива.

Он совершенно не злился на старика, даже если тот и пришёл объявлять ему войну. Но Гостомысл был настроен явно мирно. И ярл, хоть и не понимал, ради чего тогда славянин решил к нему приехать, мысленно поощрил того к продолжению разговора. В любом случае старик действовал в своём праве. Ибо ежели в принципе за просто некую девку никто вступаться и не должен – на то есть освящённое веками и хельгами право воина, – зато владелец, её отец или муж, имеет все права на месть. В общем, дед действовал сейчас как воин, и как таковой требовал уважения.

Единственное, что пытался сообразить Хрёрекр: он же не сам собирается биться, значит, он кого-то за себя выставит? Но кого? Не вижу бойца, обеспокоенно подумал ярл.

Впрочем, в любом случае было приятно, что давешний поступок возбудил такие волны в Гардарике и даже, как выясняется, в Чуди, Алаборге и Булгаре.

Однако дальше, продолжал симпатичный старикан, у славян возникли трудности. Поперву Вадима Храброго, Варягоубийцу, избрали воеводой. По-русски говоря, герцогом. То есть командиром всех вооружённых сил Альдейгьюборга и прилегающих областей Гардарика. С величайшими правами на ведение боевых действий и установление мира.

Вадим, разумеется, – поскольку варягов уже не было – тут же отправился к своей излюбленной белоглазой чуди. Примучил там несколько весей, из угнанных пленников создал ремесленное поселение, а в их землях срубил пару гoрoдкoв – Изборск и Плесков. И с триумфом вернулся в Ладогу.

Изборск, правда, Вадим по-хамски отнял у кривичей, но те, как сказал Гостомысл, иного отношения и не стоили. Поскольку все сплошь были извращенцами, мужелюбцами и вообще выродами.

Тут Хрёрекр вынужден был с ним не согласиться. Кривичи – нормальные ребята. Очень похожи на славян. И вообще – они раньше сели на этих землях, и именно славяне пришли сюда землю у них отнимать. В Свитьоде до сих пор помнили, как они, добравшись до Альдейгьюборга, где мирно сосуществовали шведы и кривичи, первым делом всех порезали, а городок сожгли. С тех пор он славянским и считается, а так вообще-то он кривичский.

И… И даже шведский, вдруг остро задумался Хрёрекр. Жили там свеи, всегда жили, с самого начала. А может, они его и основали? Кривичи-то что – они на тогдашнем, до спада воды, берегу Нево свою Любшу поставили. А потом, когда озеро ушло, кто-то основал Альдейгьюборг. Почему не шведы, если известно, что они там жили с самого начала?

Старик что-то говорил… А, всё ещё о кривичах. Пояснял, почему славяне предприняли свой «Великий поход на Полунощь» во главе с каким-то там князем с неясным именем и почему вынуждены были примучивать злостных кривичей по дороге.

Ладно уж заливать-то! Скажи, какие вандалы новоявленные объявились! Те Рим взяли, а эти… Знаем мы, с какой радости вы на север пошли. Вон эти венды, родственники Гостомысла, и по сей день режутся друг с другом на Лабе. То-то их даже франки ленивые бьют. А вы ушли, потому как неуживчивы были даже по сравнению с лютичами и бодричами. И наваляли они вам именно по этой причине, чуть ли не единственный раз объединившись ради такой цели.

Тут Хрёрекру вдруг захотелось сразиться с Вадимом. Будет много славы, если одержать победу над лидером народа, который своими зверствами добился того, чтобы быть выгнанным даже с не знавшего милосердия балтийского берега…

И ярл предложил выпить за Вадима, достойного противника.

Однако ответ был неожиданным.

Славяне заявили, что пить за эту сволочь они не будут, а могут выпить лишь за то, чтобы Рюрик победил его как можно скорее и скормил его кости свиньям.

Хрёрекр снова хрюкнул – была у него такая паразитная привычка, когда удивлялся. Да, ну и поворотики в этом разговоре! Чем дальше, тем круче… И он заинтересованно опрокинул в себя еще полкружки.

 – Разве можно не уважать такого воина, – спросил он полуутвердительно, подзуживая старика на новые подробности.

Гостомысл ответил в том смысле, что пса, покусавшего хозяина, отдают на живодёрню, и поведал продолжение захватывающей эпопеи.

После того, как славяне добились свободы, в ладожском обществе появились многочисленные движения, утверждавшие, что они лучше всех знают, куда идти дальше и как организовать общественную жизнь.

Первыми симпатии публики завоевали те, которые кричали, что раз добились невыплаты даней варягам, то необходимо вообще отменить сам этот институт взимания податей. Особенно рьяно за эту идею высказывались как раз последние слои – ремесленники, холопы и закупы.

По весям и селищам прокатилась волна выступлений с программой отмены долгов и прощения всех залогов. Некоторые роды объявили себя независимыми от власти Ладоги и по факту суверенитета прекратили выплачивать подати.

В одних потом удалось навести порядок с помощью вадимовых войск, а иные так и продолжают до сего дня вести самостоятельное существование.

Параллельно сформировались движения, заявляющие, что Ладога – средоточие государственности, и потому она обязана подчинить себе окрестные племена.

Эти движения, в свою очередь, разбились на несколько партий. Основными из них стали шовинистические, утверждающие, что «раз уж мы разбили варягов», то можем и должны покорить всех прочих». Им оппонировали партии националистические, полагающие, что Ладога должна так поставить себя среди окрестных дикарей, дабы те «за благо сочли присоединиться» к ней.

Тем временем из-под власти славян отпали некоторые пограничные племена. Весь объявила о независимости. Меря перестала пускать на свои земли ладожских пушных промысловиков. Кривичи заявили о полном отложении от славян, потребовали от тех извинений за взятие Ладоги в 760 году. А также сделали национальным праздником день отбития штурма Любши. После чего превратили соседнюю с Ладогой крепость в собственную столицу. И сразу, естественно, установили формальные союзные отношения с днепровскими кривичами. А те, соответственно, тут же взвинтили транзитные цены для славян на волоках и пути по Днепру.

В общем, накрутили. И в итоге славяне почти лишились торговли с Киевом и Миклагардом – она стала просто убыточной. А занятый усмирением не платящих налогов селений Вадим не смог обеспечить торговые интересы ладожан в кривичах.

Нельзя умолчать и о существовании проваряжской партии в Ладоге, которая выступала за возврат к статусу-кво. Её лидеры заявляли, что положение, при котором собственные интересы варягов заставляли их держать в одной власти все своевольные части славянского общества и окрестные племена, было бы в данных условиях идеальным. И те же собственные интересы варягов заставили бы их примучить также и бессовестных кривичей, предавших идею единой славяно-балтской общности. Зачем нам такой суверенитет, от которого столько бед, вопрошали западники? Нам надо уходить от всей этой финнщины и мерьщины в лоно духовно близкой нам цивилизации, жить по законам цивилизованного мира, призывали они.

Во всех этих обстоятельствах самому Гостомыслу поначалу удалось добиться того, чего он хотел. После изгнания варягов и при непосредственной поддержке Вадима он сумел получить должность городского старшины – посадника.

Первые несколько недель были прекрасными – только двое его политических противников сумели отделаться вырезанием языков и ссылкой на Белоозеро. Да ещё троим удалось утечь в Киев. На остальных же было просто приятно смотреть, когда после целого ряда доказательств их злоумышлений против народа они каялись перед вечем. А вече присуждало их к милосердному отправлению к Велесу путем утопления в Волхове.

Однако спустя некоторое время Гостомысл убедился, что этого мало. Торговля мехами в результате готского интердикта начала замирать. Почти прекратился подвоз продовольствия из окрестных весей. Их роды потребовали сначала субсидировать весенние полевые работы и установить справедливые закупочные цены на зерно. А потом и вовсе заявили, что хлеба мало, и потому они сначала обеспечат себя. А уж затем продадут остатки горожанам. Если продадут. Потому как, пояснили они, им не даёт нормально работать диспаритет цен на сельскохозяйственную и ремесленническую продукцию, в результате чего один серп стоит столько же, сколько двадцать кулей ржи.

Участились случаи, когда мерь начала перекрывать реки и волоки к булгарам. А кривичи вовсю распоясались со своей самостийностью после того, как новогодний штурм их столицы не удался.

Виноват в срыве операции оказался сам Вадим. У него как раз был день рождения, и он всю ночь пропьянствовал со своими офицерами, пока его прорвавшиеся всё же в город, но оставшиеся без руководства войска безжалостно вырезались.

Тогда между Гостомыслом и его «мечом» впервые случилась очень серьезная ссора. Отношения двух политических деятелей болезненно надорвались…

А победоносные кривичи обнаглели до того, что часть исконно славянских территорий вообще объявили своими. Якобы они первые сюда переселились, а славяне пришли уж позднее.

Им пришлось напомнить, что славяне сделали с первой, кривичской, Ладогой. Собравшись с силами, Любшу все же разнесли по прутику, а её жителей, кого не убили, продали в рабство.

Однако это не дало ничего: озлобленные кривичи откатились вверх по Волхову, где начали партизанскую войну. Чтобы создать для неё базу, они приступили к строительству нового города, рядом с тем, куда Вадим раньше переселил чудь. Задумка была элементарной: в опоре на смоленских родичей перекрыть славянам последнюю отдушину через верховья Волхова и Ильмень. И злокозненные смоленские кривичи, не будь дурни, воспользовались поводом, чтобы ещё раз – уже сверх всякого воображения – взвинтить волоковые и транзитные пошлины. Чем окончательно перекрыли славянам последний относительно открытый торговый путь.

Хуже черезпенян в старину поступили, гневался Гостомысл. Но самое обидное, ярился дед, что когда-то именно славяне вытащили кривичей из болот, показали, как надо умываться и вообще дали им понятие о цивилизации. Ещё совеем недавно словенские добровольцы помогли кривичам отстоять свою независимость от соединенных войск полян и северян, желавших установить свой контроль над днепровскими волоками! И вот благодарность!

Хрёрекр начал порядком утомляться от всех этих славянско-кривичско-чудских мерзостей, но терпеливо слушал. Он помнил: Альдейгьюборг мог быть основан шведами.

Хрёрекр ещё раз прокатал эту мысль в голове. Что-то в ней было. Даже отпоенный пивом зверь думать теперь не мешал, а вполне одобрительно помурлыкал.

Да нет, вот сейчас, по здравом размышлении, Хрёрекр был уже убеждён, что Альдейгьюборг – город шведский! Впрочем, что значит – убеждён? Он знал! Он твёрдо знал это, ибо оно действительно так и было: пришли русинги или викинги, основали крепость рядом с кривичской Любшей…

А если Альдейгьюборг – то есть РАЗ Альдейгьюборг основали шведы – так кто сейчас докажет, какой род там первым поселился? И если предъявить теперь на городишко свои права…

В общем трэль был прав: к славянам стоило прислушаться. Ведь права на Альдейгьюборг лежат, можно сказать, бесхозными. И Хрёрекр слушал. Хотя, голова, честно говоря, всё ещё побаливала. Лишь один раз деликатно – над ним всегда подсмеивались за интеллигентность! – отошёл в угол, чтобы вылить барабанившее по мочевому пузырю пиво. И снова вернулся за стол переговоров. Уж больно хотелось понять, к чему ведёт свою повесть славянский старик.

В общем, Гостомысл метался, не зная, как примирить все противоречия. Зима прошла тяжело, весна тоже особых перспектив не сулила. Популярность посадника среди населения начала шататься.

И в это время Вадим нанёс жестокий и неожиданный удар в спину. Он заявил, что лучше Гостомысла знает, как править землёй. И предложил несколько простейших популистских лозунгов, которые с восторгом подхватил измученный трудностями народ.

При этом было ясно, что героем кто-то манипулировал. Вадим и раньше-то звёзд с неба не хватал, в политику не лез, наслаждаясь вольной жизнью воина – с драками, пивом и бабами. А в последние месяцы он и вовсе опустился. Выбежит на очередную войнушку, позверствует там – и снова закрывается в ладожском детинце, где напивается со своими дружками до изумления и разнузданно глумится над холопками. И вдруг – нате! Из казармы, не сняв сапог, – и в политики!

Более того, чего одна программа его стоила! Вадим заявил, что во всём виноваты злокозненные варяги и их объективные пособники среди славян. Те, которые выступают за либерализм. А потому необходимо возродить славянское гордое имя и навести в стране порядок железной рукой. Нерешительное правительство Гостомысла отстранить от власти. Показательным массовидным террором подавить сопротивление чуди и веси. Мери не давать железа. А кривичского князя Витаса, предателя и убийцу, арестовать и казнить. Всех тех, кто выступает за возврат варягов, депортировать за пределы славянской земли.

Вадим также пообещал установить фиксированные цены на хлеб, мясо и медовуху. А буде селяне не будут продавать хлеб по установленной цене, – отбирать его беспощадно.

Пока Гостомысл бился, пытаясь найти и обезвредить подлинного автора этой самоубийственной программы, умилённая вадимовыми лозунгами чернь сместила на вече либеральное правительство и присвоила Храброму титул князя. То есть полного военно-политического главы всего славянского полка. Конунга, в понимании Хрёрекра.

Вадиму были даны также все затребованные им особые полномочия по наведению порядка.

Гостомысл был посажен в поруб до показательного суда. А об участи дочери лучше не говорить. Налаженная было снова свадьба расстроилась, поскольку вмиг исполнившийся важности Вадим публично стал кричать на всех углах, что-де не может взять за себя «варяжскую подстилку». В результате дочь пошла по рукам. А поскольку шкурки и стеклянные глазки утеряли к тому времени всякую покупательную способность, она стала отдаваться любому просто за еду и брагу. Из-за этого Гостомысл утратил последний политический авторитет. Над ним стали элементарно смеяться.

Да-а, вздохнул Хрёрекр. Видно было, что старику пришлось действительно нелегко. Гостомысл, забыв про пиво, пригорюнился и уставился в стену. Пришлось даже попросить толкнуть его, чтобы тот вернулся к действительности.

Последствия Вадимовых действий были, как и следовало ожидать, плачевны. Два или три чудских рода, которые он подверг примерному наказанию, не смогли осенью дать урожая по причине выбытия мужчин. Весь же и меря, посмотрев на это безобразие, настолько ополчились на Ладогу, что граничные земли опустели, а город наполнился толпами беженцев из подвергнутых ответному геноциду славянских сел. Кривичи набычились вконец и перестали пропускать через волоки вообще все суда, плывущие под славянским флагом. Опасных величин достигло число без вести пропавших среди тех, кто ходил на юг. Вадим метался от границы к границе, и хотя и одерживал победы, но не добивался этим нечего.

В результате такого развития событий торговля в Гардарике окончательно прекратилась. По Ладоге и окрестностям рыскали банды мародёров и продовольственных отрядов с самыми разнообразными мандатами, выписанными неизвестно кем. Каждая улица и каждая община выставляла свою вооружённою стражу, и редкая ночь в городе обходилась без смертных случаев. Многие горожане бежали в леса.

Естественно, ни о какой торговле, о преодолении голода и разрухи в этих условиях не могло быть и речи. Прежде богатые горожане начали быстро превращаться в нищих. Особенно, если на них падало внимание вадимовых интендантов, продотрядов или грабителей. А чем меньше становилось еды, тем чаще это внимание на них и падало – иногда в образе боевого топора на череп.

Многие богатые попытались даже вернуться в свои рода и общины. Но те, сами голодные, немедленно вспомнили, как олигархи и разбогатели на приватизации и продаже общинного достояния. И обедневших нуворишей в лучшем случае гнали, а в худшем убивали.

В этих условиях Вадим начал искать внутреннего врага, кстати вспомнив об арестованных Гостомысле и членах его кабинета. Но к тому времени деньги и прежняя популярность князя сильно убыли. («Эх, Рюрик, знал бы ты, как они плакали, как они плакали, жалея, что поддались на злостную пропаганду Вадима и порушили даже то, что было при нас!» – вытирал нос старик). Словом, Вадим, видя тщету своих усилий по наведению порядка, окончательно заперся в детинце, где окружил себя последним сбродом и предался противоестественным утехам да запойному пьянству…

Хрёрекр вздрогнул, покосившись на изрядно опустевший жбанок с пивом, – который уже за сегодня?

В общем, однажды ночью новообретшиеся сторонники вытащили Гостомысла из поруба. И он сбежал в селище своего рода. («Я-то с ними не ссорился, я им, наоборот, помогал!»). А там вооружённые сородичи пока успешно отбивали все попытки экспроприировать их собственность и женщин.

Надо было что-то делать, спасаться самим и спасать страну. Потому этой зимой уцелевшие представители «лучших мужей» Славянской земли собрались подпольно в селении Гостомысла. И после недолгих споров порешили обратиться к бывшим врагам-варягам с просьбой о вводе в Ладогу миротворческого контингента.

Собственно, кроме варягов, больше обращаться всё равно было не к кому.

Податные племена, продолжал Гостомысл, за это время все сплошь объявили независимость и вмешиваться в славянские дела не желают. А смоленские кривичи с любшанскими эмигрантами, да сидящие у них готские варяги, по слухам, и навовсе готовили уже вторжение, желая воспользоваться ладожской смутой.

 – Дорогие князья русские (о-па, князья! конунги! – отметил про себя Хрёрекр, – важная титулатура!), – взмолился Гостомысл. – Простите прежнюю глупость нашу, простите нашу неласку. Мы хорошо с вами жили, пока вы русили по нашим рекам и привозили серебро на обратном пути. Возвращайтесь теперь, просим вас!

 – Нам бы только порядок навести, закон, – убеждал старик, не видя немедленной реакции на лестное предложение. – Земля-то, ты знаешь, велика и обильна, да вот наряда в ней нет, власти, распоряжения нормального! А дальше мы и сами поднимемся, пойдём вперед семимильными шагами! Нужна только твёрдая власть, чтобы снова пошло из земли нашей всяческое обилие! Придите, умоляем! А уж владеньишко разное, рухлядь меховую, другого богачества мы вам всегда обеспечим…

Глава 2. Выбор цели

Хрёрекр в задумчивости пососал концы своих косичек. Слова старика звучали как песня. Наконец-то и эти спесивые славяне признали, что сила – а значит, и правота – на стороне варягов. Да и вообще в предложении Гостомысла было много привлекательного. А главное – вот он, Альдейгьюборг. Сам в руки просится. Приходи и бери, как опьяневшую девку.

Это, пожалуй, пахнет удачей… Вон Тюргисл-то в Ирландии себе конунгство оторвал, дядя Хастейн – графство во Франках. Даже эта скотина Волосатые Штаны – и тот то у франков, то у англов что-то оттяпывал… А он, Хрёрекр, чем хуже? Тем паче, что вот оно, конунгство, само в руки плывет…

Но что-то не вязалось…

 – А чего это вы ко мне пришли? – подозрительно спросил он послов. – Это же из-за меня ваши проблемы начались? С чего это Гу… Гос… в общем, понимаешь… – с чего это ты меня так залюбил?

Старик открыл было рот. Но Хрёрекр всегда становился слишком разговорчивым, когда пива было чересчур. Как сейчас. Он этот свой недостаток знал, но упрямо и даже с вызовом продолжил:

 – И если уж на то пошло – чего ты в Готланд не отправился? Вы же их тогда погнали. Вот у них бы и просили прощения…

Гостомысл вскинулся:

 – Не за что нам у них прощения просить! Сам знаешь, княже, народишко у нас терпеливый. Но как вожжа под хвост попадет – так и богов вон понесет! У нас там одного боярина знаешь как потрошили? Собственные глаза заставили в землю закапывать…

 – Ты мне тут анекдотов не трави! – рявкнул Хрёрекр. – Нашел тоже пример! Слыхал, что Ивар Бескостый с англами творит? Они у него собственные кишки на столб наворачивают! Вам до него ещё – как до звёзд! Ты давай без увёрток – отчего к готам не пошёл?

Старик ссутулился и мрачно буркнул:

 – Прощупывали мы у них почву… Через третью сторону…

 – И?..

 – Ты же знаешь готов, Рюрик. Они сразу неприемлемые условия выдвинули. Сказали, что мы им должны компенсировать все убытки. А еще оплатить всю недополученную прибыль, все их военные затраты…

 – За то, что они нас сами в море не пускали, – желчно вставил еще один славянин, важный и толстый.

Гостомысл покосился на него.

 – А ещё они потребовали репарации, виру за всякого убитого и свободы отмщения каждому кровнику, – добавил он сумрачно.

 – Это в какой же правде видано, – вновь высунулся второй посол, – чтобы после виры ещё и кровничать! Международное право для них – тьфу! Совсем они озверели там, на Готланде своем!

Хм, подумал Хрёрекр, типично для готландцев. Но и славянская комбинация предстала перед ним в полной своей циничной наглости.

 – И теперь вы, значит, приволоклись сюда, чтобы меня с готландцами стравить! Дескать, у самих нас силёнок не хватило, а вы давайте-ка с Хрёрекром поговорите! Так, что ли? – попытался он остро взглянуть на Гостомысла.

Как уж там удался острый взгляд после всего выпитого, неизвестно, но старик, против ожидания, не заюлил:

 – А и так! – отрезал он. – Чего ж такого-то? У нас все знают, что если кто и может готам окорот дать, так это самый первый конунг из всех варягов русских – ты, Рюрик!

Это было бесхитростно до грубости, но Хрёрекр против воли не мог не ощутить прилива гордости. Льстит, подлец, но как приятно льстит, Локи его забери! А впрочем, что ж он, Хрёрекр, – разве не из первых он норманнских ярлов, действительно? А то и самый первый. У Рагнара этого только удача была хорошая, а сам он глуповат. Только скальды воют: «Ах, Волосатые Штаны, ах, его сыновья!» А сам Парижа злосчастного взять не мог!

 – Я не только русинг, я еще и викинг, – попытался он остаться хмурым.

 – И викинг, и викинг, – так согласно закивали головами славяне, что Хрёрекр не мог не распорядиться налить им ещё пива.

 – Только ты, Рюрик, не гневайся, – степенно продолжил Гостомысл, отхлебнув немного. – Но, объективно говоря, русином-то быть выгоднее. Викинг – он ведь чего? Сегодня живой, штурмует какой-нибудь Йорвик… – ишь ты, усмехнулся Хрёрекр, и английскую географию знает! – а завтра ему со стены смолы на голову нальют. И ни тебе Йорвика, ни добычи, ни жизни. А русин – он себе на корабль сел, товару нагрузил, с выгодой продал, по пути у кого-нибудь чего-нито отнял… И ходит весь в шелку, серебре и девках! А уж мы тебе рухляди-то меховой подбрасывать будем, сколько увезёшь. И торговать с хазарами да булгарами некому, кроме тебя, будет. Ты ж всем другим русинам да варягам на самое горлышко торговлишки сядешь! А самому все пути на полдень открыты будут! Кривичей только в Новом городе прижмёшь, да и…

Ай, старик, ай же и язва, мысленно ахнул Хрёрекр. Во как завернул! Торгуй, дескать с хазарами, только от готландцев нас защити да ещё и кривичей примучь!

Но что-то очень важное в его предложении было… Что?

Так, пива хватит… А!

Контроль на входе в Аустрвег. Да, в этом не просто «что-то». В этом – всё! Это ж одного серебра сколько через альдейгьюборгские ворота течёт! Если их собою подпереть, то на одних только таможенных пошлинах можно пол-Готланда купить!

Что готландцы в таком варианте сделают? Воевать станут? С ним? Не, не будут они с ним воевать.

Данов натравят? Нет, не рискнут – ни одни, ни другие. Тем более, что у данов во Франкии и Англии большие дела.

Подкупят уппсальских ребят, которые мнят себя общешведскими королями? Ха, сидя в Альдейгьюборге, Хрёрекр сам будет королём. Сунься-ка к нему, если он во главе славян станет!

Как ни крути, остаётся готландцам одно, если он твёрдо сядет в Альдейгьюборге. Или идти к нему, Хрёрекру, на поклон, или искать обходные пути. А путей этих всего один.  По Даугаве вверх. А там либо к Кенугарду и там в Миклагард, либо в другую сторону и через Смоленск на Волгу.

Он почесал в затылке. Да, тут без кривичей не обойтись. Это их земли и их волоки. Так что, дабы не дать пути готландцам, примучить кривичей по-любому придется. Иначе рискуешь оказаться в той же яме, где ныне славяне трепыхаются – в осаде со всех сторон.

Гостомысл, видя, что ярл задумался, добавил ещё:

 – Ты, Рюрик, насчет кривичей особо не думай… Вон с нами один из бояр их, Гинтарас. Он скажет.

Кривичанин – ага, то-то он глазками посверкивал, когда Гостомысл при нём его народ так нелестно крыл! – что-то сказал. По-своему или по-славянски, Хрёрекр не разобрал.

 – Он по-русски плохо говорит, – пояснил Гостомысл. – Но он подтверждает, что из кривичей тоже многие уже поняли, что нельзя с братским славянским народом такую откровенно враждебную политику проводить. Хоть они на транзитных путях и сидят, а тоже ведь убытки несут. Вот у них в руководстве и нашлись тоже разумные силы, считающие, что лучше развивать добрососедство. Он говорит, что суверенитетом наелись и хотят тоже под русскую руку стать. Так что кривичи воевать не будут.

У нас тут и чудин есть, Апубексарь. Тоже тебя просит, – добавил старик.

Апу… как его там дальше, согласно покивал. Этот, небось, русский язык хорошо знает – чай, на их, чудской, земле фактически ту войну с данами вели.

И все же Уппсала Хрёрекра беспокоила. Не хотелось бы их во врагах иметь. Даже напротив: тут, в Свеарике, тоже надо бы союзников оставить. Да и в данах, пожалуй. Тогда Готланд сам, в случае чего, в осаде окажется…

 – И что, – спросил Хрёрекр, – вы мне предлагаете поверить, что ни с кем, кроме готов, не разговаривали на эту тему?

Гостомысл поколебался, потом покорно подтвердил:

 – Да, ярл, были мы в Уппсале. Но не договорились ни о чем. Не обижайся, но честно скажу: не понравилось нам там. Жестокий они народ. Пленных на дубу вешают. Нет, чтобы по-человечески жертву принести: ножиком по горлу – и всё. А у них как-то негуманно все – висят люди, как жёлуди. Дети же смотрят…

Он издевается, что ли, надо мной, поражённо подумал Хрёрекр. Тоже мне богослов выискался! Гуманист, в Хель его!..

 – Так что там насчет Уппсалы? – сдерживаясь, повторил он и оглянулся на своих. Пусть видят, учатся: хоть в голове шумит, а дела он не упустит. И хитрая славянская лиса ему зубы не заговорит.

Старик помялся.

 – Говорили мы с конунгом, – промямлил он. – С хельгами тоже. Они сказали, что у них и без того много дел в Сконе с данами. А поворачиваться к ним спиной и принимать на себя отве­тственность за толпы голодных славян они не собираются. Дескать, добровольцам в вик пойти они запрещать не будут, а самим-де у нас делать нечего. Меха они и без нас у суми-карелы возьмут, а ради торговли с хазарами они осложнений с готландцами иметь не хотят. Те-де им деньгами против данов помогают…

Да, уппсальские конунги всегда отличались непроходимой тупостью. Старик не врал: такой ответ могли дать только эти кретины, лишь позорящие славное имя Инглингов. Но главное, что запрета они не дали, добровольцам мешать не будут. Осталось только экспедицию в Гарды назвать добровольческой акцией, и порядок.

Или миротворческой, может быть? Хотя… Зачем она ему, слава пацифиста?

В общем, пусть акция называется добровольческой. В викинги народ ныне охотно собирается. А ежели с помощью старика среди славян действительно сопротивления не будет, то и с парой десятков драккаров вполне можно будет конунгство отхватить.

Да, но не меньше, чем конунгство! Я твою игру, старый, насквозь вижу, довольно думал Хрёрекр. Ты хочешь меня в качестве герцога нанять, чтобы я, как Вадим этот бедный, за тебя по округе с мечом носился. Словно мальчишка. А ты бы там со своими противниками полевые работы вёл, глаза сеял...

Нет уж! Наши с тобой дорожки только до ворот Альдейгьюборга сходятся. А дальше – у кого меч, у того и власть!

Ярл вообще замечал за собой, что когда он сильно выпьет, в голове рождаются весь­ма остроумные комбинации, до которых трезвый бы и не додумался. Так что сейчас надо было переговоры сворачивать. Пора посидеть, помозговать со своими. И показывать славянам, что он уже в целом к решению пришел, было вовсе не нужно. Пускай поживут недельку, помучаются.

Хрёрекр встал. Как там и положено по протоколу, он распорядился разместить послов, дать им еды, пива и женщин, но на вопросительные взгляды Гостомысла намеренно никак не реагировал.

 – Завтра продолжим, господа послы. А то мы уже долго работаем, надо же и отдохнуть когда-нибудь. Барышни вас проводят…

Глава 3. Война – дело денежное…

Подготовка к походу заняла год. Впрочем, рассчитывать на что-либо раньше было просто нереалистично. Сперва надо было обеспечить главное – финансирование.

Сначала Гостомысл долго упирался по поводу суммы залоговых выплат. Никак ему не хотелось расставаться с серебром.

Затем пришлось вежливо, но настойчиво пресечь его просьбы поверить ему вперёд – дескать, деньги складированы далеко, плыть за ними – ненадёжно и опасно. А в Ладоге он-де сразу расплатится. Когда варяги на это не согласились, забавный старик пытался уговорить их взять вексель.

Сигвард-казначей поднял его на смех, ядовито поинтересовавшись, каким же это кредитным учреждением этот вексель обеспечен. Потом долго хохотали, вспоминая, как дед ответил, что за векселем стоит его собственное имущество и имущество его рода.

Но Гостомысл был упрям. Он предложил взять кредит.

«Да? А гарантии?» – попытался срезать его Сигвард.

Гарантий старик дать не мог – какие гарантии при его отчаянном положении? Зато предложил такую схему, по ознакомлении с которой Сигвард дня три ходил ошарашенный, а на Гостомысла стал посматривать даже с боязливым уважением.

«Слушай, он даже из-под стоящего подмётки выпорет, – рассказывал он позже Хрёрекру. – Ты посмотри, что придумал: он и при богатстве, и при интересе, а мы за свои же деньги должны будем мечами махать да в хазарах погибать!»

Хрёрекр не очень разобрался во всех хитросплетениях изощрённой финансовой схемы славянина, но после рассказа Сигварда вынужден был признать, что – да, к такому лучше карманом не поворачиваться.

Предложение приблизительно было таким.

Чтобы получить средства на организацию похода, надо взять кредит. Это была исходная посылка Гостомысла.

Чтобы кредит дали, надо будет объявить, что поход на славян – лишь малая часть большого предприятия по возвращению под шведский контроль пути из варяг в Сёркланд. По которому и должна после победы хлынуть река серебра.

Что ни говори, но после событий в Гардарике цена на серебро поднялась, так что вполне можно полагаться на заинтересованность инвесторов. Они тоже понимают: одна удачная русь на Хазарию покроет все их финансовые риски. А неудачной она быть не может, потому что сейчас никто не ждёт варягов в Аустрвеге – ни славяне, ни хазары. И серьёзного сопротивления оказать не смогут.

«Так мы ж на самом деле в Хазарию не идём», – удивился Сигвард.

Не идём, согласился старик. Эта байка нам нужна лишь для того, чтобы убедить кредиторов. Убедим – получим деньги.

«А отдавать-то чем будем? Да ещё с процентами?» – тупо осведомился Сигвард.

Очень просто, пояснил славянин. Получив кредит, мы под его средства образуем фонд. Назвать его можно, скажем, «Русский дом Ладога». Будем собирать пожертвования от населения. Как бы добровольный взнос от граждан на предстоящий поход. А чтобы они деньги сдавали охотнее, им будут обещаны большие проценты от неизбежных прибылей. А совладельцы фонда («Мы с вами», – подчеркнул старик) начнут получать дивиденды от роста паевого капитала. А на эти дивиденды можно будет снарядить хоть триста драккаров.

«Хорошо, – покрутил головой Сигвард. – А из каких денег тогда отдавать эти самые проценты вкладчикам?»

Из хазарской добычи, хладнокровно отвечал Гостомысл.

«Так мы ж не идём к хазарам! – в отчаянии застонал Сигвард. – Что ты тут крутишь? Мы ж в Альдейгьюборг идём! А за ваши славянские меха никто никогда столько не заплатит, чтобы здесь на всех вкладчиков хватило!»

Подумаешь, холодно отрезал старик. Для всех-то посторонних вы всё равно что на хазар потянете. И народ на это клюнет, денежки понесёт. Вспомнит, как вон перед войной ваши же на Царьград ходили. Тоже, кстати, русью назвались – якобы торговать ехали. Города не взяли, но округу разорили так, что вон вся Бирка серебра этого год переварить не могла. Так что под это самое народ денежки потащит, как миленький – разбогатеть-то на халяву всем хочется.

«А отдавать-то, отдавать-то как?» – уже заорал Сигвард, с ужасом сознавая, что он всю свою жизнь не понимал чего-то важного.

Славянин дипломатические нормы соблюл, заявив, что никогда не сомневался в честности варягов. Правда, плечом при этом дёрнул как-то сомнительно. Но ведь, добавил он, на войну ж идём. А там мало ли какие случайности произойти могут! Ну, не смогли дойти до Итиля, из-за сопротивления славян в Ладоге задержались… Так ведь вкладчикам никто никаких гарантий и не давал. У них же деньги не отнимали? Нет. Они их сами понесут, добровольно, чтобы на шармачка обогатиться. А война есть война, риск на ней всегда есть. Мы тоже рискуем, нагло добавил староста, причем жизнями. А они рискнут кошельками…

Иными словами, никому ничего он отдавать не собирался изначально, с морозом в душе понял Сигвард.  Значит, бонды принесут деньги в фонд Гостомысла, фонд снарядит Хрёриковых варягов в русь, русь нападет на славян, славяне подвергнутся разорению, известия о победах («заплатим скальдам, им тоже сейчас деньги нужны…») поднимут курс фондовых бумаг – Гостомысл вместе со своим фондом богат и счастлив!

У ошеломленного Сигварда хватило сил лишь на один вопрос: «А первоначальный-то кредит у кого взять?»

Старик посмотрел на него, как на ребенка: «У готов, конечно, у кого же еще?»

…Сигвард пил ещё три дня. Пил и плакал…

Глава 4. Операция прикрытия

Деньги собирали долго. Гостомысловы хитроумные финансовые схемы, по зрелому размышлению, всё же отвергли. Хрёрекру вовсе не улыбалась перспектива узнать однажды, что его дома и земли разграблены злющими обманутыми вкладчиками.

Так что, невзирая на возражения, славянского старосту тайно отправили за гарантийным серебром в Альдейгьюборг. Тоже непросто было: прибытие в порт варяжского корабля – после всех последних событий, да ещё с бывшим местным посадником на борту, немедленно вызвало бы подозрения. Поэтому пришлось вывозить деньги кружным путем – через Алаборг и чуть ли не Белоозеро.

Но это было лишь малой частью гигантской и сложной операции прикрытия, на которую вынужден был пойти Хрёрекр, дабы не возбудить подозрений относительно своих замыслов. Особенно у готландцев, которые – безосновательно, конечно, это Хрёрекр для себя уже решил, но – считали Альдейгьюборг собственной сферой влияния.

Маскировка и сокрытие истинной цели экспедиции отбирали немало сил и нервов. Тут нельзя было не отдать должное Рагнвальду Одноухому. Он придумал великолепную схему дезинформации. С одним, однако, недостатком – она требовала крайней филигранности в исполнении…

Официальной целью похода была провозглашена русь к Сёркланду. Были даже разосланы послы к ливам, кривичам и хазарам с запросами на транзитный пропуск руси через их земли.

По настоянию Одноухого Хрёрекр даже сбегал к эстам подзахватить рабов – якобы для продажи в Сёркланде. Теперь эта банда бездельников только даром проедала его хлеб – работы для них в хозяйстве практически не было. Некоторая польза была разве что от женщин, но и они воинам скоро наскучили – как все эстонки, они были чересчур некрасивы со своими квадратными лицами и картофельными носами. Надо бы было к франкам наведаться...

В то же время был запущен слух о другой, якобы подлинной цели похода. Ею объявили вик на Миклагард.

Именно для этого доблестного вика в глубоком секрете набирали воинов. Те шли охотно. Недавнего плаванья туда никто не забыл, и множество викингов ещё и сегодня весело проживали добычу, полученную в Крикланде.

Поэтому к Хрёрекру стекались люди со всей Скандзы. И даже от зловещих рагнаровых сынков приходили послы с целью прощупать возможность включения нескольких кораблей в готовящийся вик. Сами-то они-де в Англии заняты, но Бьёрн Железнобокий хотел бы послать несколько своих мужей в кажущийся им крайне интересным поход. Они всегда были с Хрёрекром добрыми соседями, между ними не было ссор, и потому Бьёрн, прослышав о том, что конунг («Как, как?» – переспросил Хрёрекр. – «Конунг, – уверенно ответил посол. – Ты же не хюнд какой-нибудь держишь, а целую землю. А как тебя называет этот позорник в Уппсале, Рагнарссона мало интересует…») …что конунг набирает викингов, Железнобокий от всей души предлагает свою помощь. За справедливую долю в добыче, разумеется.

Несмотря на честь такого предложения, Хрёрекр в раздумьях изжевал свои косички едва ли не под корень. Предложение бойцов от Железнобокого – это да! Об этом сразу же сложилось несколько вис, и имелся шанс, что этот эпизод будет использован скальдами без всякой проплаты с его стороны. Но в то же время,  с этой гоп-компанией потомков Волосатых Штанов только свяжись – проблем потом не оберёшься. Пусти козлов в свой огород – и последствия могут стать непредсказуемыми.

С другой стороны, иметь за спиной обиженных Рагнарссонов – только врагу действительно и пожелаешь.

Словом, порешили на том, что данов в поход надо брать. Но только весной их корабли нужно будет заслать якобы на разведку по маршруту Двина-Днепр и там про них забыть. Если с Альдейгьюборгом всё выйдет, как хочется, то обиженные Рагнарссоны будут не слишком страшны. Можно им компенсацию какую-нибудь дать. Например, Киев. Ну и что, что он не наш, горячился Сигвард, явно подпавший под обаяние омерзительных комбинаций Гостомысла. Как сядешь в Альдейгьюборге, весь Гардарик можно объявить своим. Там же везде славяне живут, а ты – ты будешь их конунг! Вот и вручи Рагнарссонам за заслуги награду – славянский город Кенугард! И пусть они его у хазар отнимают!

Одноухий рассудительно добавил: даже в самом худшем случае Рагнарссоны ни на одной  последующей разборке не смогут не согласиться, что захват коммуникаций по Нево-Ильменю-Смоленску является необходимой частью общего обеспечения тыла в походе на Крикланд. Ежели б Дир Грекобойца о тыле позаботился, не пришлось бы после успешного набега почти всю добычу хазарам оставлять. С Кенугардом в придачу. Хоть, конечно, войну с греками хазары и финансировали, но если бы Дир гарнизон надёжный в том же Киеве оставил – то и добычу бы сохранил, и городом бы ныне правил, и хазарам дулю показал. А то сидит и спивается теперь в Нимвегене.

Но, в общем, этот вопрос Хрёрекр оставлял пока для позднейшего тихого размышления.

Пока всё – тьфу, тьфу! – шло хорошо. Раз даже Рагнарссоны купились, значит, операция прикрытия целей своих достигала. Но вся работа могла пойти насмарку, если б просочились данные о подлинной – настоящей подлинной – цели похода.

Чтобы этого не допустить, прежде всего из игры полностью исключили славянский элемент. Потому как ни за чью надёжность тут ручаться было нельзя. И в итоге сразу после того, как от славян пришли деньги, их экспедиторов просто побили и выгнали, не дав никакой расписки.

Гостомысл был в курсе готовящейся проделки. А остальные инвесторы от славян поняли то, что им и следовало узнать: проклятые варяги их нагло кинули. И сделать ничего нельзя. Ибо при малейшем скандале соотечественники – и особенно Вадимова партия – узнают, что за их спинами несколько бояр готовили иностранную интервенцию. И посему лучше было оставаться без денег, но зато с глазами…

После обеспечения этого этапа в концепт-плане значились хельги. Хрёрекр разослал своих послов по всем крупным святилищам. И даже к руянам на Аркону. Хельги всё ещё продолжали считать, что постоянные вики и отдельные нападения на христиан, – это продолжение объявленной почти сто лет назад их конгрессом священной войны. Дескать, старые боги должны победить нового иудейского. И хоть сами викинги – и Хрёрекр в том числе – давно ни о какой религиозной подоплёке своих действий не думали, а искали в виках лишь добычи и славы, всё же заручиться поддержкой жрецов следовало. Пусть поприносят жертвы, поволхвуют за него. А главное – дополнительно разнесут слухи о священном походе на главное осиное гнездо христиан – Миклагард. Слухи, которые вместе с рассказами о предложениях Железнобокого должны были вконец заморочить основного «партнёра» – готландцев.

Тут приходилось действовать особенно осторожно – подозрительные готы так и крутились вокруг проекта.

Поэтому на каком-то пиру Хрольв Три Косички пьяно проговорился об «истинной» цели предприятия.

Никакого Миклагарда, в успех штурма которого умные люди никогда не верили. Тогда-то, в 860-м, ромеи были далеко, воевали где-то в Ерсаламланде. Поэтому Миклагард оставался практически беззащитным. И то к нему всерьёз подступиться не удалось. Разве что щит к воротам прибили после завершения мирных переговоров – и всё. Да и щит-то означал, что русы берут город под охрану от таких же варягов. То есть провели греки Дира – вроде как на службу к себе взяли…  

А ныне и ромеи были на месте – разве что, слышно было, с болгарами воевали, что ли. И в Киеве между делом хазары прочно обосновались, дань со славян берут. Словом, и тыл ненадёжен, и дипломатического обеспечения надо ещё крепко добиваться…

Так что пойдём мы не на Миклагард, а на Хазарию, проболтался Хрольв. Только не в русь, а… в вик! Не поторгуем, а повоюем! Ох, давненько я иудеек чёрноволосых, белокожих, бархатных не брюхатил, орал в дымину пьяный Три Косички. Орал, пока Сигвард очень натурально не съездил ему в зубы. Очень натурально также получилась последующая драка, усмирение буйного Хрольва, признание им своей вины на следующий день с принесением извинений Хрёрекру и Сигварду.

В общем, была надежда, что готы на это купятся. Они же не видели, как за домом уже Сигвард подставлял свою морду Хрольву, дабы обиды между ними не лежало…

Худо ли, хорошо сыграли, но кажется, что готландцы во всё поверили. Видно было, как они сразу же стали жёстче на переговорах, скользко вертелись при согласовании взаимных обязательств, долго обсуждали меры безопасности своих интересов в Аустрвеге. И при этом старательно умалчивали о том, что им что-то известно про вик на хазар.

Со своей стороны, и Хрёрекру для пущей убедительности необходимо было соблюсти очень точную дозировку собственной гордости ярла и признания определённых готландских приоритетов в Гардах.

Слишком послушная готовность соблюдать последние была бы подозрительной. Готы могли задаться вопросом о подлинности намерений Хрёрекра, будь он чересчур уступчив. Он-то знал, что после того неудачного вика готландцы внимательно наблюдают за ним и прекрасно знают об особенностях его характера. Да что говорить – вон даже за эти несколько месяцев открыли по меньшей мере двух их шпионов в его окружении. И то, что один неудачно упал с лошади, а второй случайно угорел в пьяном виде, Хрёрекра не особенно-то успокаивало: готландцы не те люди, чтобы не иметь своих глаз и ушей там, где затевается потенциально конкурентное для них предприятие.

Однако и слишком бурное подчёркивание своего суверенитета тоже могло бы их взбеленить. Что было нежелательно. Не только из-за возможного сопротивления на пути в Аустрвег и риска получить из-за их интриг враждебную коалицию дома. Дело в том, что из дурно пахнущих предложений славянского старика всё-таки решили вычленить полезное звено. То есть взять деньги у готландцев.

Им пришлось, конечно, немало за это пообещать и, кроме того, в состав руководства предприятия ввели их представителей. Но зато иногда Хрёрекр против воли довольно хихикал, вдруг представляя их рожи, когда окажется, что он на деньги готов отнял у готов город готов…

Договорились, что в поход на Хазар варяги пойдут по контролируемой готландцами Двине в сопровождении готландских же лоцманов – так что никаких поползновений на союзнические обязательства не будет даже в зародыше. За это готы обязались снабдить экспедицию всем необходимым, в том числе предоставить в качестве лендлиза несколько драккаров. И принять оплату за поставки лишь после возвращения Хрёрекра из руси.

Это было роскошно. Кроме того, это означало, что готландцев всё же провели…

Остальное было относительно рутинно. Всю зиму подвозили материалы и продовольствие. К весне собрались и  викинги. Пиво уходило в невероятных количествах, и ярл только радовался, что за него платит не он, а готы.

Как только утихли весенние шторма, Хрёрекр сбегал пару раз к вендам – надо было потренировать бойцов на славянском материале. Заманчивей было бы, конечно, потрясти франков – можно было поднабрать у них серебра на аустрвегское предприятие. Но снова не вовремя вмешались эти клятые даны – несколько их ярлов первыми направились на юг. Совершенно напрасно, как оказалось: франки их окружили и здорово наподдали. В общем, свинью те ярлы всем подложили большую. Получилось, что и сами не ам, и другим не дам. Так что в этот сезон к франкам ходить уже было бесполезно. Да и опасно.

Вскоре от Гостомысла прибыли заложники – его племянники. Второй сорт, конечно, заложнички, но других не было – сыновей у старика уже не осталось.

Пора было окончательно утверждать план кампании, тактический и стратегический.

Хрёрекр, как и все шведские русинги, неплохо представлял себе географию Гардарика и окрестных стран. Хотя Восточная земля и имела для них некий сакральный смысл – ещё с тех пор, как Один выстроил где-то там Асгард, – сама по себе операционная составляющая планируемой кампании особых сложностей не представляла. Там тот, кто владеет реками, владеет всем. Кривичи ныне это прекрасно показали. Поэтому необходимо было решить прежде всего речную проблему.

Тут важно было учесть все сложные переплетения интересов племён и родов, что сидели по рекам: со всем славянским миром воевать было безнадёжно.

Итак, пути от альдейгьюборгских словен на юг контролировали кривичи. А славяне – пути кривичей на север. Тут они друг друга гасили. Правда, у кривичей был открытый путь на запад по Двине. Зато у словен – на восток по Волге. Так что здесь тоже была взаимность – тут они друг другу никак помешать не могли. Если б славяне не подрались с мерью, они бы хоть частично могли решать свои проблемы волжской торговлей. А впрочем, чем им торговать-то? Пушнину булгары не хуже их умеют в Хазарию продавать…

Итак, забирая под свою руку славян, мы получаем восток и север. То есть заодно лишаем этих деятелей из Галогаланда их монополии на моржовые клыки и прочие прелести Океана.

Теперь кривичи. Забирая их, получаем пути с Двины на Волгу и Днепр, и с Волхова – на Днепр и Двину. Но зато дороги на юг закрывают поляне, а на восток – меря и вятичи. В общем, на Миклагард так вот запросто не сходишь – надо с полянами договариваться. Что означает на самом деле – с хазарами. Ибо именно они сегодня контролируют Кенугард.

А нам Миклагард и не нужен, тёр себе лоб кулаком Хрёрекр. Верно славянин говорил: главное – на горло всей восточной торговле наступить. И с хазарами ссориться никакого смысла не было. Конечно, сидя в Киеве, они свои восточные товары, а также лошадей и рабов могут доставить к франкам в Раффельштеттен напрямую, по суше, обходя Альдейгьюборг. Как оно, собственно, и происходит сейчас. Но зато весь товарооборот Хазарии со Скандинавией контролировать будет он, Хрёрекр. А это не мало. Ему и его деткам на молоко хватит.

Следовательно, на первом этапе необходимо было обеспечить контроль над славянами и транзит через кривичей и вятичей. Таким образом, план должен предусматривать захват не одной только Ладоги. На западе нужно иметь Изборск и Плесков, чтобы взять под контроль Великую. Южнее Ладоги необходимо захватить этот Новый город кривичей, запиравший доступ к основному транспортному перекрестку севера – Ильменю. На востоке необходимо взять Белоозеро и Ростов – это не зависимый от кривичей путь на Волгу и в Сёркланд.

Таков первый этап.

Далее возникает проблема кривичских транзитов. То есть его, Хрёрекра, контроль над Аустрвегом будет неполон, если другие норманны смогут обеспечить себе путь на юг мимо него. Кому он тогда нужен будет, на далеком севере, если и без него русинги смогут ходить через Двину-Припять-Днепр?

Следовательно, чтобы держать в кулаке готландцев, – готландцев! – нужен Полоцк. А это автоматически означает – нужен контроль и над Смоленском.

Эхма – и над Киевом бы тоже! Да там хазары…

Ладно, Полоцк, Смоленск. Уже этим он заставит хазар считаться с собой. Значит, можно будет с ними поторговаться в межгосударственных отношениях.

А на Киев он парней Железнобокого бросит! Возьмут они его или сгинут в войне с хазарами – ему, Хрёрекр, одинаково полезно. Пёрышки хазары с данами друг другу в любом случае пощиплют знатно, и он тогда и для тех, и для других очень дорогим соседушкой станет! К нему они будут и за поддержкой, и за разрешением на транзит обращаться!

Таков второй этап.

Но одними силами варягов на втором этапе нам не справиться, озабоченно думал Хрёрекр. Во-первых, недостаточно сил норманнов. Более того – ему и самому не очень-то нужны здесь массы викингов, половина из которых, напившись, будет постоянно объявить себя такими же конунгами, как и он. Во-вторых, даже если пойти на это, сил всей Скандинавии не хватит, чтобы держать под контролем громадную славянскую массу.

Остается одно: активно использовать коллаборационистов и их руками усиленно натравливать одних на других. А самому быть той самой примиряющей властью, законом и порядком, о которых так пели давеча славянские послы.

Что ж, прикинем. Славяне будут рады навалять в кису ненавистным кривичам. Под этой угрозой те пойдут на сотрудничество с варягами – если мы покажем, что пришли не славян мечом обслуживать, а некую общую, якобы справедливую власть наводить. То же касается и мери, и прочих финнов – если варяги будут держать славян в узде и править самостоятельно, то окрестные народы будут только рады покориться третьей, внешней силе.

А главное – по поступающим данным, урожай в этом году обещает быть неплохим. И основным усмирителем страстей должны стать полевые работы. Если он, Хрёрекр, сейчас, весной, упокоит всех и загонит народ на поля, то осенью, сидя на мешках с зерном, славяне будут восхвалять его как своего спасителя.

Так, в трудах и заботах и шло время. Наконец, от Гостомысла прибежал гонец и объявил, что в Ладоге всё готово, и Хрёрекра ждут. За эту зиму славяне окончательно дозрели и впали в отчаяние. И сегодня будут рады любому, кто придет в избавит их от несчастий. Хотя бы и ценой крови. «Сто человек на алтарь отечества, – велел передать старик, – а остальные успокоятся и через пару лет тебя прослав­лять начнут…»

Глава 5. Курс – восток

Хрёрекр вывел в море больше двадцати драккаров. Немалая сила, если прикинуть, что Альдейгьюборг в его нынешнем состоянии могли бы захватить и вдесятеро меньше викингов. Но для Миклагарда этого было маловато. И кое-кто крутил пальцем у виска, сплетничая об излишней наглости Хрёрекра и отсутствии у него полководческого мышления. Зато готы были лояльны до омерзения – они-то считали, что доподлинно вычислили игру ярла и едва ли не подмигивали ему.

Что ж, ему тоже остается только посмеиваться. Пока тихо, в усы. После выхода в море – погромче. А после взятия Гардарика его хохот разнесётся по всему северу! Но кое-кому будет уже поздно что-либо менять…

Позади он не оставил почти никого. Ну, бондов, конечно, в расчёт и не брали, но, как говорится, из своего рода и дома он взял, почитай, почти всех воинов. Если дела в Аустрвеге сложатся удачно, то свои люди ему там ещё очень понадобятся. Если же нет – он точно так же и вернётся, как ушёл. Напасть на землю походного ярла-русинга никто не посмеет. А уж о нападении на ярла-викинга с дружиной и подавно речи нет. Так что дома он оставил лишь пару десятков ветеранов, чтобы следили за хозяйством и смогли отбиться от случайной банды хулиганов или грабителей-гастролёров.

Как всегда, Хрёрекр испытал пронзительное чувство успокоения, как только море взяло на свои зелёные плечи его драккары. Всё-таки война – крайне умиротворяющая штука! Ни тебе забот по хозяйству, ни тебе изматывающих выстраиваний балансов и прочих денежных расчётов, ни тебе бессонных ночей над картами. Ни тебе политики с окружающими ярлами и бондами.

То есть всё это и в войне есть – но в других совершенно формах.

Не надо заботиться о прибыли: все, что доходнее смерти, уже прибыль. Не надо думать об урожае: ты его получишь не серпом, а мечом.

Не надо думать о политике: вся политика отныне – либо в твоих приказах, либо на кончике твоего меча…

Не надо думать о завтрашнем дне. За солдата позаботятся обстоятельства, враги и командиры.

Впрочем, командиром был он сам. Нет, спору нет: ярлу, конечно, сложнее, чем рядовому викингу. Тому-то что: поспал, оправился, завтрак получил, до обеда поспал, опять поел-попил… На вёслах разве что посидит – да это разве забота! Думать ни о чём и не надо!

А вышел на бой – тем более не о чем думать! Ежели удача за тебя – ты живой и здоровый берёшь серебро и гоняешь девок. Ежели удача отвернулась – что ж, Один, Предатель воинов, заберёт тебя в Вольхалле, где ты ежедённо будешь сыт и пьян, и в славной драке. Девок, опять же, – невпроворот. А ежели там даже и репу снесут напрочь – в полдень ты снова жив-здоров, пьёшь-гуляешь, мечом махаешься…

А ярлу – да, ему сложнее. Викинг хорош, пока он сыт. То есть ты свою армию обязан накормить. Далее. Викинг плох, когда пьян. И хоть ты тресни, но тебе, командиру, надо находить какой-то баланс между деспотическим запретом на спиртное вообще – а было такое, было! – и вольностью варяжской, которая не терпела ограничений ни в чём. И особенно в выпивке.

Но и тут на войне – легче. Викинг, дав клятву, становится солдатом. Он, конечно, всё равно остаётся вольным парнем – но приказ командира становится для него законом. На том, собственно, и базируется сила норманнов: они в столкновениях с любой европейской армией выступают единой силой. Но!

До тех пор, пока ярл их кормит. И пока светит добыча. А если нет – ярла снесут, как петушиную голову, и найдут кого-то поудачливее. Так что главная работа командира – кормить своих воев. Хотя бы обещаниями.

Нет, и всё равно – так легче. Всё сложное позади. Главное, у тебя за спиной – армия. Которая не приучена рассуждать, а знает одно: всё, что колышется там, впереди острия твоего меча – враг. А армия обязана врага уничтожать. И если ты достаточно удачлив, то эта армия на остриях своих мечей и принесёт тебе всё – и славу, и серебро, и власть.

* * *

Хрёрекр лежал на юте, не надев доспехов и наслаждаясь солнцем. Сложных данов ещё две недели назад услали на Двину, где они, будем надеяться, и сгинут. Флот сделал положенный виток к югу, к Готланду: там надо было принять лоцманов и продовольствие. Дальше все решения уже расписаны…

Лоцманы долго возмущались, что их связали. Хрёрекр, объективности ради, соглашался со Сване Северным, что проще было бы их прикончить. Но Сигвард посчитал возникающую виру, добавил о неприятных слухах, которые возникнут, если лоцманов убить… в общем, решили их подержать до Альдейгьюборга. Когда город падёт – их воля уходить на все четыре стороны.

Вслед за  лоцманами свои претензии предъявили некоторые сторонние викинги: почему-де мы идём на север вместо того, чтобы брать курс на Даугаву и на юг? Пришлось объяснять, что задуман обходной манёвр, ибо про двинский маршрут узнало слишком много шпионов.

На одном драккаре всё же к единому мнению не пришли, поэтому пришлось там усмирять драчунов. Впрочем, все объективные люди снова восхитились в этом случае удачей Хрёрекра: корабль был уппсальский, и то, что сигтюнские парни порезали друг друга, было только на пользу общему делу.

Хрёрекр не был военачальником из тех, что требуют слепого исполнения приказов. Он сразу начал приглашать на свои советы ярлов лодий и просто авторитетных воинов из других родов. Никаких особенных целей по укреплению имиджа он при этом не преследовал – слава Одину, он был не из последних ярлов на этой тверди! – но ему надо было понять, на кого можно положиться, а на кого нет. В общем, это тоже была рутина полководца – заранее прикинуть,  кто будет верен всегда, а кто окажется способен проявить собственные эгоистические амбиции при определённых обстоятельствах…

Ох, вспомнилось Хрёрекру не очень видное дельце в молодости. Нанялись они на службу к одному важному ярлу в Оденсе – тому надо было непременно победить соперничавшего ярла. И всё шло хорошо, покуда у работодателя не случилось какого-то торжества. А там одна дама очень зажигательно выступила. Хрёрекр не мог не выразить своего восхищения. А потом слово за слово, пошли праздновать дальше, закончили вечер в её постели… В общем, его товарищ – этот второй, который, собственно, работу и принёс, и потому был главным в их связке – наутро за малым не кастрировал партнёра. Выяснилось, что Хрёрекр своим блудством смешал вообще всю политическую ситуацию. Оказывается, дама эта была, мягко говоря, не очень далека от ярла-нанимателя. Во-вторых, соперничающий ярл очень внимательно отслеживал картину вокруг первого ярла. И наблюдал за новоявленным любовником с самого начала и до утра.

В общем, от больших неприятностей их всех спасло только то, что в этой несчастной Оденсе нашлись бывшие сослуживцы партнёра – в Англию они, что ли вместе ходили… – которые отследили Хрёрекровы проделки и отсекли людей враждебного ярла. А те уж готовы были поднять молодого дурака из постели и предъявить работодателю все доказательства непотребства…

Хрёрекр всегда гордился тем, что немедленно извлекал уроки из своих ошибок. Дважды повторять их не приходилось. Откровенно говоря, он бы сам отказался от дальнейшего сотрудничества с тем собой, который так глупо вёл себя в Оденсе. Что и заставляло его думать над тем, как бы заранее выявить таких – талантливых, конечно, – но не выгодных ни одному начальнику командиров.

И сегодня он, вспоминая свои собственные проделки в молодости, внимательно следил за командным составом. И в меру сил – за рядовым.

Поскольку в походе он сам отказывался от спиртного – не больше жбана в день, приказал он своим, запретив под страхом смерти давать ему больше – то мысль его была чиста, как попка только что обмытого младенца. Поэтому он пару раз бросил драккары сомнительных командиров на суомов. И хоть те большого сопротивления не оказывали, а только разбегались с печальным криком «руотси… руотси!», но ожидаемая в этих набегах потеря – пятерых, кажется? – воинов привела к справедливому решению. Ярлами соответствующих кораблей были назначены более адекватные лица… Умеющие лучше организовывать службу.

Протесты приняты не были, и два наиболее умных ярла остались гребцами, а менее умный умер.

К Альдейгьюборгу викинги подошли к ночи. Начался дождь, противный и мелкий. Не дождь, а тоска. Но Хрёрекр счёл это добрым предзнаменованием, в дополнение к тем свидетельствам благосклонности богов, которые хельг находил в жертвенных животных.

Некоторые из ярлов, правда, сомневались, не стоило бы принести перед штурмом человеческую жертву. Но Хрёрекр напомнил им, что они должны быть культурными, современными людьми. К тому же такие серьёзные жертвы принято делать только в случае явной угрозы всему предприятию, а таковой пока не предвиделось.

Лазутчики доложили, что Гостомысл оказался надежным партнером: у околицы их встретили его люди, и вход в город теперь контролируется викингами из передовой команды. Вадимова стража выведена из строя.

Хрёрекр выдохнул ярлам:

 – Пора!

Сам он оставался пока с главными силами. Правда, будучи командиром опытным, Хрёрекр предусмотрел меры против того, чтобы тот ярл, который захватит город, объявил себя конунгом под влиянием соображения, будто именно он и добыл победу. Рядом с каждым находились хрёрекровы ветераны, знавшие его удачу в походах и преданные ему до конца. Кроме того, пока вёлся бы штурм, главные силы уже должны были подойти к детинцу.

Разумеется, было сказано, чтобы под угрозой жесточайшей казни никто не отвлекался от дела ни на женщин, ни на грабежи. Хрёрекровы соратники сумели это внушить даже тупым сигтюнцам.

Дальше ярл мог ориентироваться только по слуху. Вот молча, лишь с небольшим железным лязганьем рванула через ворота передовая штурмовая группа. Её задачей было как можно незаметнее, убивая по пути всех, кто попадется на дороге, добраться до детинца.

За нею так же тихо бросилась в ворота вторая группа – авангард, более многочисленный, задачей которого было поддержать атаку штурмовой группы.

Долго хранить штурм в тайне было, конечно, нереально, поэтому третья группа должна была через некоторое время поднять шум у ворот, делая вид, будто основной бой идет здесь. За это время авангард сумеет завязать схватку у детинца, чем растянет силы возможных защитников Альдейгьюборга.

Всё пошло по плану. Даже лучше: когда авангард уже расположился у крепости, готовый к штурму, в городе ещё было тихо. Оставив небольшую группу шуметь у открытых ворот, Хрёрекр приказал основным силам выдвигаться к центру.

Вадим попал в ловушку, изобретенную хитрым варягом. Когда у ворот городского тына начался шум и лязг, к славянскому воеводе был послан гонец с известием, что варяги штурмуют город. После некоторого замешательства ворота детинца распахнулись, из них высыпала вадимова дружина и понеслась к валу для отражения штурма. Им дали выбежать, а затем вырезали в темноте, как курей. Тем временем штурмовая группа варягов ворвалась в крепость и начала бой. А спустя короткие мгновения основные силы Хрёрекра по еще тёплым трупам вадимовых воинов вошли в детинец и довершили дело.

Похоже, в Альдейгьюборге не все ещё протёрли глаза, когда власть переменилась.

Для подавления возможного сопротивления резервные отряды были посланы во все концы города. Здесь их задачей было уже произвести как можно больше шума – но без насилия, ещё раз повторил Хрёрекр, – чтобы славяне вообще перестали понимать, что происходит, и куда им надо бежать. С посадом на том берегу реки решили подождать до завтра – по заверениям Гостомысла, регулярных войск там нет, а обыватели готовы склониться перед вооружённой силой. К тому же, гордо заявил старик, дела проваряжской партии в городе пошли настолько хорошо, что если бы не проблема неуправляемого Вадима с его дружиной, Ладога вообще не оказала бы никакого сопротивления.

Тут как раз подвели Вадима. Он был сильно помят рукоятками мечей, но жив. И как будто даже не ранен. Славянин был не в состоянии сопротивляться, пояснил взявший его Гуне Кнутсон:

– Едва успел соскочить с бабы, когда мы уже были в его палатах…

– Да он бы и так еще долго копался, – издевательски добавил Гуне. – Он, смотри, еще со вчерашней пьянки в себя не пришел.

Вадим поводил вокруг налитыми кровью глазами, и, похоже, действительно не понимал, что творилось. Кто-то из пленных немедленно подтвердил, что вчерашний вечер Вадим провёл в своих обычных возлияниях и в постель отправился только час назад. Так что происходящее было для него, видно, еще частью сна.

Хрёрекр велел снять с него нашейную гривну, символ воеводской власти. Затем связанного вождя отправили во двор под дождичек, куда уже отводили уцелевших защитников детинца.

Гуне обратил внимание Хрёрекра на голую девку, которую держали его люди.

 – С Вадимом нашёл в постели, конунг, – с просительной интонацией пояснил он. – Дай её мне, потому что я её захватил.

По детинцу уже слышались истошные крики женщин и довольное уханье преследующих их викингов. Правда, памятуя грозный запрет, дам заталкивали покуда в левую гридницу, где им предстояло ждать своей участи. Вне дележа осталась лишь та, которую захватил Гуне. Он её заслужил, и Хрёрекр кивком согласился на его просьбу. К тому же это обеспечит дополнительную преданность воина.

В гридницу уже сносили накопленные Вадимом богатства, основная часть которых состояла из мехов и серебряных дирхемов. Впрочем, попадались и золотые вещи, неплохие доспехи и оружие.

Не сказать, чтобы этого было много, но Хрёрекр многого и не ожидал. На что-то ведь надо было Вадиму содержать дружину. А дани или добычи в последнее время он мог взять явно немного – не с кого. К тому же, объяснил Гостомысл, Вадим в последнее время не покидал Ладоги, опасаясь, что разразится восстание.

«Дурак, – беззлобно осудил его Хрёрекр. – Ну и ушёл бы в вольные викинги. Его бы и в Миклагарде приняли. Или по Волге прошёлся. Вернулся бы с богатством и славой. А так закончит свои дни в позоре и ненависти, преданный и связанный...»

Хрёрекр власть понимал иначе. Власть – это не сидение в детинце, пока твои тиуны выжимают из людей последние деньги. Власть – это возможность управлять созданной тобой мощью. Чтобы ею добывать богатство и славу. А всё остальное – скучно. Без идеи, без цели удерживать контроль над кем-то, кто в тебя не верит, кто рвётся тебя убрать – зачем это? Ради денег? Так мечом их заработаешь больше, чем выжиманием соков из людей! Власть – это кулак, а не кишки. Для прокорма которых надо тратить так много сил, но их так легко выпустить одним хорошим ударом…

Необходимо было совершить еще одно дело. Кое-кто – тот же Одноухий – убеждал, правда, отложить его на завтра. Дескать, воины будут пьяны и довольны, и тогда апробация нового лидера пройдёт на ура. А сейчас-де могут возникнуть вопросы. Шли-то помогать Гостомыслу, а теперь конунгом становится Хрёрекр…

Но тут ярл был убеждён, что лучше всех знает, как действовать. Добиваться провозглашения себя конунгом надо именно сегодня, сейчас. Бойцы ещё не вышли из состояния конфронтации, мир для них пока ещё чёрно-белый. В этом мире ценность победы намного более велика, чем в другом, гражданском – сложном, неоднобоком, в мире повседневном. А в военной реальности дорог лидер, который победу и принёс.

Так что процедуру провозглашения себя официальным конунгом Альдейгьюборга – нет, Гардарики! – необходимо было провести немедленно. А завтра действительно пьяные и действительно довольные воины принесут уже настоящую присягу. Торжественно, как полагается. Причём принесут те, кто соберётся, кто не заблудится в пьяном угаре победителя. То есть наиболее близкие и наиболее дисциплинированные. Ярлы. Старшие дружинники. Те, от кого многое зависит. А рядовая шантрапа, протрезвев, увидит, что всё решено и вынуждена будет признать свершившийся факт. Либо понести наказание по законам военного времени. Тем более, что к тому времени на каждом повиснет не по одному преступлению – и изнасилования, и грабежи, и убийства…

Власть – о, власть! Хрёрекр знал, как с ней обращаться. Власть – это тонкая жена. За ней надо очень трепетно ухаживать. Её надо уважать. Тогда она будет покорно снимать с тебя сапоги и предоставлять своё тело для твоих утех. Она будет готовить тебе еду и убирать за тобой. Но за это ты обязан демонстрировать ей свою любовь, уважение и ласку. Иначе ничто не спасёт твою семью от раздоров, а дом твой – от разорения. Но только если в семье твой разлад с женой заканчивается обычно тем, что ты её побьёшь, то разлад с властью всегда кончается тем, что бьют тебя. Видал такое Хрёрекр, видал…

Так что решено: его право на конунгство будет обозначено немедленно. И подтверждено завтра. А послезавтра эти «лутшие мужи славянские» увидят, как будет выполнен пункт договора, что «варяжские князья правят от имени давших им власть славянских мужей»… Не зря же так долго препирались с Гостомыслом вокруг этой формулировки! Ибо в ней обозначалось главное: «варяжские князья правят»! А уж от чьего имени…

Ну, видно будет. Если Гостомысл адекватен – пусть считается, что и от его. Но, в общем, и это рискованно. Не бывает у одной жены двух мужей! Для кого-то она всё равно – любовница. А если я собираюсь на власти жениться сам – то зачем мне нужен в этой комбинации ещё и любовник? Хоть и старенький…

Нет, о смерти Гостомысла вопрос пока не ставился. Надо было с его помощью Землю с собой примирить. А дальше – посмотрим. Старички, они ведь болеют…

Велев собрать всех викингов во дворе, за исключением тех, кто был отправлен на патрулирование города, и всех без исключения ярлов, Хрёрекр стал перед ними на ступеньки крыльца.

После короткой, но зажигательной речи, в которой он вспомнил обиду викингов три года назад, обрисовал полную славы и богатств дальнейшую жизнь в завоёванном Гардарике, подчеркнул, что местное население по меньшей мере наполовину считает их своими избавителями и готово признать их, варягов, власть, Хрёрекр задал сакраментальный вопрос:

 – Есть ли среди вас кто-нибудь, или вы знаете кого-нибудь, кто готов с оружием в руках отрицать мои заслуги во взятии Альдейгьюборга и Гардарики и протестует против моего права стать здесь конунгом?

Дружина, счастливая и откуда-то уже частично пьяная, радостно взвыла:

 – Не-ет!

 – Есть ли среди вас кто-нибудь, или знаете ли вы кого-нибудь, кто ведает что-либо, не дающее мне права стать вашим конунгом на этой земле?

Рёв отрицания был еще дружнее. Если у кого и были сомнения, он не стал их высказывать.

Гостомыслу было поручено завтра собрать вече. На утро же было назначено следствие по делу Вадима и раздел богатства, собранного в детинце.

Ярлам было строго-настрого приказано обеспечивать безопасность местного населения и пресекать мародёрства и насилия. До сих пор викингам везло: по совести, они не дали повода к недовольству – по пути к детинцу зарубили всего четверых, которые неизвестно что делали на улице в эту глухую пору.

 – Это теперь мой город, – с легкой угрозой в голосе заявил Хрёрекр. – И если мы не хотим быть выгнаны отсюда, как в тот раз, мы должны не обижать людей.

Потом всё своё возьмём, – веско добавил он, заметив разочарование на некоторых лицах. – Это же всё теперь наше, ярлы. Зачем грабить собственный дом и собственных данников – они завтра и так сами все понесут нам!

И чтобы окончательно примирить воинов с этим явно непопулярным решением, конунг распорядился разделить среди них женщин из добычи. Конечно, этого не хватало на всех, но он приказал делиться друг с другом.

Хрёрекр был доволен: он теперь конунг – ничем не хуже, чем другие. Если он умело укрепит свою власть и захватит новые земли – он вполне сравняется с конунгами данов и шведов…

 

 

Обсудим это дело? Тогда жмите сюда