- Ты знаешь, как все тебя уважают, Ульф, - явно осторожничая, настаивал на своем Сигурд. - Но ты сам подумай: пока мы будем резать мужиков, все бабы и девки убегут в лес. Где ты их искать будешь в этой чаще? Раз уж не сумели спрятаться, надо схитрить...

Ульф еще немного покатал язык за щекой, так что его клочкастая светлая борода заходила ходуном. Видно было, что он остывал.

- Нам не повезло, - согласился он, - что нас так рано заметили. Но и хитрить-то на чем? Товара нет, купцом не прикинешься...

Дальнейшего Руско не слышал. Вечером звуки на воде разносятся далеко, но ярлы перешли на тихий шепот, не доверяя, похоже, даже водяным, не говоря уже о Стрибоге. Варяги тоже помалкивали, ожидая, когда вожди изложат им свой план.

А план был прост - чего раскидывать умом перед простой деревенщиной. Несколько человек должны были прикинуться больными. Для их якобы излечения надо было попросить подойти к лодьям местных ведунов и хельгов, если они были в этой богами забытой деревне. Пока ведуны разберутся, что их дурачат, часть воев должна была обойти деревню со стороны леса, чтобы отсечь желающих бежать. А дальше в дело вступали бы мечи.

Руско должен был оказаться в той группе, которая шла на окружение деревни.

Им повезло. Они встретили только одного мальчонку, которого удалось убить прежде, чем он смог закричать. Трудность представляло собой так просочиться к лесу и по лесу, чтобы оружие или справа не дали отсвет в деревню и чтобы там ни о чем не догадались.

С того места, где десятский оставил Руса, не рассмотреть было, что происходило у лодей. Но вскоре двое варягов появились уже на взгорке, потом препирались о чем-то у калитки в тыне. Потом долго не происходило ничего, а дальше четверо человек направились обратно, вниз и пропали из виду. Это, похоже, варяги повели к себе двух ведунов.

Спустя некоторое время трое варягов вновь появились у тына и завели о чем-то разговор с охранявшими калитку смердами.

И вдруг в пронизанной комариным писком тишине взвился в небо крик, его перекрыл боевой рев варягов. Трое у калитки мгновенно вытащили мечи - один клинок ярко блеснул в закатном солнце, - и у входа в деревню что-то завертелось.

Видно было плохо, солнце светило почти в глаза, звуки глохли в лесу, но одновременно бились о деревья и разбегались смеющимся эхом, а потому все, что делали маленькие фигурки на взгорье, казалось немножко ненастоящим, игрушечным. Как в детстве, когда они с мальчишками играли в воев. Вроде пропускаешь удар деревянным мечом, чтобы картинно свалиться на траву, изображая раненого, но не сдавшегося бойца...

У калитки тоже кто-то упал, за тыном не видно было, кто. Слышно было, что в веси поднялся крик и визг, мужики, судя по всему, торопились к своей заставе и вступали там в драку. Троим - да, значит, это не из наших кого-то завалили, подумал Руско, - варягам, кажется, приходилось туго. Они уже с трудом сами обороняли калитку от готовых выплеснуться наружу селян - вырвись те на простор, окружи воинов, и тем конец. Но тут на взгорке показались блестящие кольчугами фигурки второго отряда варягов, раздался новый клич, и заблестели в закатном свете продолговатые искорки мечей. Новые силы кинулись в бой.

Некоторое время крики и звон слышались от одной лишь калитки, а потом шум как-то сразу начал растекаться по деревне.

Теперь нужно было не зевать и Русу. Он облизнул высохшие губы. Меч долго не хотел вылезать из перевязи, пока Руско не догадался ослабить ее петли левой рукой. Замер.

Ждать пришлось недолго. Немного правее него, в направлении заросшей кустами лощинки из деревни рванули бабы с малышней. Руско напрягся. Вдруг вспомнил гнилые зубы Ульфа, сквозь которые он шипел: "Учти, нам не трупы нужны, нам рабы нужны для продажи, понял?"

Засады бабы не ожидали и дико завизжали, когда из кустов на них напрыгнули вислоусые вои в рогатых шлемах. Те, кто еще не успел добежать до лощины, заметались по открытому месту, а затем бросились обратно в деревню. Остальных споро повязали. Визг стоял такой, что непривычный Руско сразу вспомнил зимние погромы в Ладоге, как тогда тоже верещали бабы - и те, кто нападали, и те, на кого нападали.

Когда деревенские повернули обратно, вступил в действие последний пункт плана. Раздался свист, и к веси рванули оставшиеся варяги.

Рус тоже огромными прыжками помчался к деревне. Почему-то вспомнились пьяные байки варягов про тех, кто всегда опаздывал в бой, как их презирали, и как они в конечном итоге гибли в хольмгангах или боях чести от рук своих же прежних товарищей.

Первое, что он увидел, перескочив через тын, были безумные глаза какой-то ополоумевшей старухи. Руско просто оттолкнул ее и выбежал на площадь посреди селища.

Здесь, судя по всему, все уже заканчивалось. Группа варягов зажимала щитами нескольких вооруженных смердов. Те еще отбивались, но движения рук их были уже вялыми: и усталость, и безнадежность вязали не хуже веревки. Другая часть воинов гонялась по деревне за девками и бабами. Кое-кто шарил по домам, вытаскивая все сколько-нибудь ценное.

Рус едва не упал, поскользнувшись на розово-серых кишках, пртянувшихся по траве. Чуть дальше еще дергался кудлатый мужик, видно, пытавшийся отползти куда-то подальше от битвы. Из распоротого живота текла кровь, а на лице смерда была такая мука, что Руса едва не стошнило. Мужик тонко и однообразно выл, мелко царапая землю в последнем своем пути к родной избенке.

Руско рванулся от него и едва не столкнулся с бегущей в панике девкой. Девка визжала, придерживая на груди белую рубаху. Собственно, это было лишним - сзади рубаха была разорвана на две половинки, и видно было, как перекатывались на бегу ее ягодицы. Еще Русу бросились в глаза капли пота, выступившие на выпуклых позвонках убегавшей. За девкой с хохотом бежали два варяга, предлагая ей бросить тряпку, которая все равно уже ничего не скрывала. Но орали они по-русски, и девка все равно ничего не понимала.

Впрочем, варяги все равно всего лишь развлекались: догнать девку за три шага им ничего не стоило.

Все это Руско ухватил взглядом в пару мгновений, пока бежал к месту последней схватки - ему свое право на девок и грабеж надо было еще доказать. Он даже сумел протиснуться к схватке - лишь потом сообразил, что кто-то из страших специально отодвинулся, пропуская его. Сразу же удалось отбить один удар смердовой дубинки, отведя ее в сторону. Потом он очень удачно шарахнул одного плашмя - "нам нужны рабы", помнил он - мечом по голове. Просто увидел открывшуюся белесую макушку и саданул по ней со всей силы. Совершенно неожиданно для Руса здоровый мужик кулем свалился под ноги дерущимся.

Еще через несколько мгновений все кончилось: селянин, с которым так повезло Русу, со своим ростом и силой был настоящим центром сопротивления последней группы деревенских, и с его падением руки их против воли начали опускаться.

Правда, сам Руско не понял этого. Просто вдруг стало нечего делать. Это уже потом, когда воины начали хвастаться своими подвигами, Одноглазый Рулав отметил его удар, сказав, что он решил битву. Все засмеялись, но, как заметил Руско, стали посматривать на него с большим уважением. Он вписался в русь.

Потом начался пир. Пленников перед этим связали, поставив на всякий случай караул около них и на подступах к деревне. Караульные, как водится, ворчали, но русь есть русь - в походе ярл командовал всем, и его надо было слушать пуще отца.

Никому не хотелось именно сейчас заниматься сортировкой пленных. Лишь несколько варягов притащили с собой приглянувшихся им девок. Насиловать не стали: отчего-то им хотелось девок упоить, чтобы те сами, как сказал один, "поподмахивать захотели". Но в итоге напились сами, стали девок дергать, да всё требовали у Руса, чтобы переводил, - пока он не озверел от этого и не притворился совсем пьяным.

Собственно, оказалось, что он и не притворялся. Пока переводил, не чувствовал, а тут хмельной мед вдруг ударил в голову. И дальнейшее превратилось для него в набор рваных картинок, каждая без начала и без конца, каждая никак не связанная с предыдущей.

...Вот он, шатаясь, стоит с кубком в руках и говорит что-то непонятное, но прочувствованное про ярлов и других варягов, которые дали ему такую радость - стать воином, влиться в русь, повидать свет и помериться силами с достойными хороборами...

...Потом почему-то плакал... Потом его выворачивало, а земля, на которой он стоял, все время тупо била его по коленкам и локтям, а его все время поднимали... Потом видел свою руку, державшую меч, и чью-то лохматую голову напротив... Потом сильный удар, выбивающий меч у него из руки, и громкий хохот вокруг...

...А потом он целуется с этой головой и просит считать его сыном и братом кровным, но никак не сообразит, с кем же, он, собственно, все это делает...

...Какая-то кровь вокруг, какая-то голая девка лежит распяленная, а он жадно смотрит на неё, пока картинку не накрывает мужская спина в синей рубахе...

Что-то связное начало собираться в его мозгу лишь когда он шел с факелом вдоль связанных пленников, а Орм и Ульф выбирали для него девку. Вообще-то, когда он начал приходить в себя, девка ему была уже не нужна - крутило и в животе, и в голове. Но, похоже, он сам попросил об этом товарищей... хотя и не помнил об этом. Отступать теперь нельзя было.

Ему нашли почти совсем девочку, которая не прельстила никого из варягов, предпочитавших женщин посочнее. И он повел ее, ревущую, куда-то в кусты.

Там он долго рвал с девки платье, никак не умея совладать с ее сопротивлением. Они всё отрывала его руки от себя, снова и снова упрямо выворачиваясь и скуля так, что аж вызывала оскомину. В конце концов он показал ей меч, после чего цепкие её руки стали менее упорными. Ещё сильнее разозлившись от этого, Рус ухватил её за косу, завернул ей голову, уже не соразмеряя свою силу, и содрал с нее все, что на ней было.

Крики девчонки его совсем не трогали, но когда она прекратила сопротивляться, сломавшись, у него вдруг ничего не получилось. И раз, и два, и три он пытался настроиться на нужный лад, но боги никак не давали ему силы.

Признаться в этом было стыдно, тем более, что девка прекратила отрывать его руки от своих острых грудей, и ему, собственно, ничто не мешало. И тогда он заявил, что на самом деле добрый, что не любит насилия, а все предыдущее его поведение объясняется тем, что он так же сильно не любит и женской непокорности. А раз она такая послушная, то он вообще-то готов с ней и поговорить, и вообще по любви всё сделать.

Неизвестно, насколько всему этому поверила девчонка, но она лежала теперь тихо и лишь тихонько поглаживала его по плечу. Так прошло сколько-то времени, но никакого прилива желания взять девку у Руса так и не появилось. И он вдруг почувствовал что-то вроде облегчения, когда та попросила позволить ей одеться.

Острая хмельная стадия уже прошла, осталось лишь тупое, оглушающее опьянение. Он даже начал рыскать вместе с девчонкой по кустам, подбирая клоки ее одежды. Постепенно ему начинало становиться стыдно - хотя он, убей, Лада, не понимал, что может быть стыдного в овладении незамужней женщиной, да ещё после боя. Но что-то дружественное проснулось в нем по отношению к этой девчонке. Она уже перестала быть для него только добычей. Она уже была знакомой. Как девки с их конца в Ладоге, за которыми, конечно, не грех - и даже удаль была - подсмотреть, когда они уходили купаться подальше... но которых ты никак не мог представить в грязи и крови под тобой.

И он поступил неожиданно даже для себя. Он предложил девке побег. В конце концов, рабство хуже насилия, а он уже не смог себе представить, как это ее повезут на продажу в какой-то золотой Итиль. Как жадные руки доделают то, чего не сделал ныне он... Это было все равно, что представить, как он продает соседскую Нежку. Особенно после того, как тогда убедил ее показать, что у нее под юбкой.

Девка сперва смотрела на него недоверчиво, но когда он вывел её к тыну и показал, где надо пройти, чтобы не напороться на варяжское охранение, она внезапно просияла, обняла его и поцеловала. Затем он подсадил её на тын - почти перебросил на ту сторону, - и белая рваная рубаха скоро скрылась в темени ночи.

Варяги еще шумели в лагере. У Руса хватило ума понять, что за пропажу пленницы его по головке не погладят. Так что к соратникам пока лучше не соваться. И - пьяный, но по-прежнему во всей своей природной хитрости - он шмыгнул обратно в те кусты, где только что они были с девкой. Приспустил на себе порты и притворился заснувшим спьяну. И тут же провалился в тягучий сон...