НА КЛАДБИЩЕ ПРИМИРЯЮТСЯ ТОЛЬКО ЖИВЫЕ...

 

Старуха смерила нас враз потяжелевшим взглядом и махнула рукой в неопределенность:

- Там спросите...

     ***

Оказывается, в России немало мест, где Великая Отечественная война не забыта и не прощена врагу. Не на том не забыта уровне, где парады, оркестры, юбилейные медали и проникнутые пафосом речи.

На том, где - личная память...

     ***

Деревеньку эту мы в ржевских лесных глубинах разыскивали неспроста. Где-то возле нее должен был быть захоронен немецкий солдат, отец Гизелы, которая, не понимая русского, все еще доброжелательно улыбалась посуровевшей старухе.

Впрочем, поначалу и та расплылась в улыбке, когда мы поздоровались и спросили, есть ли в поблизости солдатское кладбище. Обстоятельно, как это умеют деревенские, начала разъяснять, как туда пройти - но:

- На машине, - сказала она,  подумав, - вы туда не проедете. Дорога плохая...

И продолжала улыбаться, пока один из нас не уточнил:

- Бабушка, мы ищем НЕМЕЦКОЕ солдатское кладбище...

***

Приветливость русских сельских старух к путешественникам не имеет границ. Отыскать эту деревеньку невозможно было бы без полутора десятков добровольных помощниц по всей дороге от самого Ржева. Хотя их доброжелательная словоохотливость не всегда давала правильные сведения, но мы с их помощью все-таки приближались к нужному месту.

А больше источников столь важной географической информации у нас и не было. Искомая деревенька была так мала, что могла бы, вероятно, быть обнаружена на армейской трехверстке - но где таковую взять? Новейший дорожный атлас не помог, а обнаруженная в каком-то «культмаге» карта Тверской области давала в нужном квадрате лишь один знакомый ориентир - славный город Андреаполь, где когда-то солдатом я был нашим начсвязи полка изловлен с двумя бутылками яблочного вина,  контрабандируемого в родную роту. Интересно, в лопухах за вокзалом лежат еще осколки бутылок,  казненных тогда майором?

В итоге мы ориентировались лишь по ксерокопии немецкой военной карты 1942 года. На ней деревенька - назовем ее во избежание неравноправия рядом с другими аналогичными просто «Деревенькой» - значилась. Но без обильных разъяснений едва ли что получилось бы из наших поисков: больше чем за пятьдесят прошедших лет многое изменилось в округе, так что особой веры германскому первоисточнику не было...

***

Германский первоисточник захватила с собой Гизела, каким-то образом заставив генеральный штаб бундесвера разыскать карту в военных архивах. С ее помощью она и хотела найти могилу отца, погибшего подо Ржевом и похороненного где-то возле Деревеньки...

***

Мы ошибались: уже в трех километрах от трассы Рига - Москва ничего не  изменилось в округе за прошедшие пятьдесят лет. То есть ничего существенного. Похоже, оккупанты видели в войну те же самые черные домики и покосившиеся штакетники, что встретили нас и сегодня.

Собственно, о том, что война для Деревни - вовсе не забытое прошлое, напомнил пузатенький дядечка явно бухгалтерского вида, ответивший на вопрос о немце, стоявшем в этой деревне и в ней же погибшем и похороненном:

- Рыжий такой, крупный? Да вот здесь он и жил, в моем доме! Еще мне шоколад давал.

Потом подумал и добавил:

- Наверное, он...

     ***

От отца у Гизелы не осталось ничего, кроме  смутного детского воспоминания и сообщения оберкоммандо вермахта о том, что умерший от ран ефрейтор Мефферт покоится на солдатском кладбище возле Деревеньки. Теперь, по прошествии пятидесяти

лет, когда границы открылись, она решила найти могилу отца. И обратилась за помощью к нам с Лешкой, знакомым ее знакомых.

     ***

Это было действительно путешествием в прошлое. Изукрашенная счастливым неоном Москва девяностых годов отъехала назад, и мы въехали в восьмидесятые годы Истры с еще видневшимися кое-где уверениями в высокой популярности и штурманских успехах КПСС. Картину дополнял монстровидный вождь, на порочном лице которого была написана страсть по коммунизму, а водочка с котлеткой в местном ресторане навевала томные воспоминания о рыбных четвергах...

Правда, законченность облика портило индивидуальное жилищное строительство, говорящее, что не так страшны реформы, как их малюют.

Волоколамск по шкале времени отстоял еще дальше - он был в семидесятых. А вот вотчина бывшего знаменитого районного реформатора Травкина - Шаховская - явно жила еще во временах двадцать третьего съезда КПСС. Особенно это касалось дороги. Впрочем, настоящие  русские  дороги  наши немцы узнали, когда мы съехали,  наконец, с Рижского тракта и пошли кувыркаться от деревни к деревне. Описание сэкономим - мы не немцы, нам все это ведомо.

И, наконец, Деревенька. Самая настоящая русская глушь.

Последняя отметина по шкале времени. Сороковые годы? Двадцатые? Девятнадцатый век? Времена татаро-монгольского ига?

Она подходила ко всему. Традиционные, в веках устоявшиеся образы: бревенчатые избы, остроугольные крыши, маленькие окна. Некоторые дома, кажется, действительно стоят с прошлого века - покосившиеся, вросшие в землю по самые уши. И главное - неухоженные.

Словно Деревенька давно махнула на себя рукой.

***

 «Бухгалтер» повел себя дружелюбнее первой старухи. Он даже проводил  нас до кладбища, и с охотой объяснял, что и как тут происходило в войну - насколько он запомнил ее пятилетним малышом.

- Если ваш отец был высоким и таким рыжеватым - значит, это он мог жить у нас. Он к нам хорошо относился, - говорил он. - Военные вообще хорошо относились. В доме когда стояли, мать рассказывала, все чисто у них было, а сами нас даже иногда угощали своими продуктами. Правда, и мы их кормили картошкой. Они же долго здесь стояли, артиллеристы какие-то. Меня он все на велосипеде катал...

Гизела замирает от этого рассказа. Потом говорит с сожалением:

- Нет, отец здесь не стоял. Его сюда привезли, когда он был ранен...

- А старуха? - бестактно встреваю я. - Что-то она сильно переменилась, как узнала, что мы с немцами приехали. К ней, видно, не слишком хорошо относились...

«Бухгалтер» - а он и вправду оказался колхозным конторским работником - разводит руками:

- Я не видел, с кем вы разговаривали. Но,  может, это Федосовна? Старая такая, лет восьмидесяти? Так у нее мужа на войне убили, да сына малого здесь, в деревне, застрелили - по пьяни, то ли случайно. С тех пор одна векует...

     ***

Кладбища, конечно, никакого нет. Еще во время войны все немецкие кресты здесь были  уничтожены, и место упокоения врагов ничем не отличалось от окружающих полей и выпасов. Но все в Деревеньке знают, где оно находится. До сих пор. У Гизелы перехватывает горло от благодарности: за все время после войны никто так не построил ни дома, ни сарая на этом куске земли. Кладбище лежит рядом с дорогой, но если по той ее стороне дома вытянулись обычной деревенской шеренгой,  перемежаемой яблонями и будками с барбосами, то на этой стороне деревня обрывается а пустырь.

Никто не поселился на костях. Даже на костях врага.

     ***

Настоящих немцев в деревне давно не видели - едва ли не с  войны.

И около нас собирается местное население. Что-то вроде митинга. Вопросы, ответы. Воспоминания. Война для русской деревни - что мы о ней знаем? Что немцы били и грабили? «Матка, яйко...»? Что сжигали за неподчинение?

Это было тоже. Но в общем половина населения тогдашней страны ведь как-то жила почти три года бок о бок с чужими солдатами, с захватчиками. Жизнь ведь не сотрешь резинкой - с коровами, которых необходимо кормить, с хлебом, который надо вырастить, с домом, который надо обогревать... Их оставили,  крестьян,  на милость врагу. Что ж, они приспосабливались...

Из этой  лесной  деревеньки никто не эвакуировался. Линии фронта здесь не было. Вероятно, никто и не думал, что война дойдет сюда. Просто жили себе - и однажды вдруг увидели на улице солдат в чужой униформе.

- Разбоя не было, - говорят те, кто пережил нашествие. - Правда, порядок навели свой - это можно, это нельзя. А что делать - слушались. Иначе грозили застрелить.

- А партизаны были?

- Да, были. Далеко от нас. Нас, слава Богу, не трогали. И немцы не трогали. Так и жили. Но не любили их все равно, немцев-то...

Для Деревеньки, оказывается, война - это еще близко. Собственно, и событий-то после нее почти не было.

Война была в их жизни самым огромным событием...

     ***

Солнце стекает по зубчатой ели, словно капля крови по штыку. Пора выбираться - иначе застрянем в лесу на всю ночь. Перед отъездом по просьбе Гизелы заезжаем на русское военное кладбище. Она хочет положить на могилы русских солдат цветы, собранные на том лугу, где в войну было немецкое кладбище.

На обратном пути с кладбища вновь видим Федосовну, стоящую у своего дома. Она смотрит на нас все тем же стылым взглядом.

Старуха так и не присоединилась тогда к маленькому митингу, что собрался вокруг нас. Но проводить почему-то вышла.

Гизела просит остановить машину, выходит и дает ей какой-то  свой немецкий сувенир. Старуха благодарит односложно и сухо.

Потом все так же сухо говорит:

- Подожди...

Она уходит в дом и возвращается, неся полкраюхи хлеба и кусок сала.

- Возьмите, - говорит она без выражения. - Целый день, поди, не евши. Дорога вам дальняя...

 

                               Александр ПЕРЕСВЕТ