Допотопный «МАЗ» с одышкой и кряхтением вновь забирается на дорогу. Пустыня – живая, она вновь откусила часть шоссейного полотна, вывалив на него языки серо-желтого песка. Где-то там, сзади за нами сюда ковыляют два доходяги-бульдозера, а пока нашему древнему ископаемому приходится обиженно реветь, объезжая бархан по целине. Как только он нащупывает колесами наждак асфальта, внутри его изношенного организма что-то всхлипывает, рычаг передачи со скрежетом встает на место, и пустыня начинает уходить назад чуть быстрее.

С тех пор, когда солдаты остановили на блок-посту этот «МАЗ» и велели водителю прихватить нового пассажира, я все больше раскаивался, что решился на эту авантюру – самостоятельно добраться до Хайратона. Напряжение в кабине было столь плотным, что казалось, будто мы здесь запаяны в стекло. Старик-водитель изредка бросал на меня оценивающие взгляды. В них было все что угодно кроме дружелюбия. Его молодой помощник – то ли сын? - не отрывал взгляда от дороги, но в его безразличии было столько нарочитого, что я как воочию видел направленный на меня автомат. Сзади, на лежанке для сменного водителя  молча сидели еще двое молодых парней и таджик средних лет. Самая удобная позиция, чтобы беспроблемно придушить. Или по голове монтировкой… И вокруг пустыня - на десятки километров. При том, что в Афганистане вооружены почти  все, любая остановка здесь может стать моей последней...

А у меня из всех документов – русская журналистская «корочка», которую здесь прочитать все равно никто не может. «Брать Кабул» к Ахмад Шаху пригласили внезапно – так что даже паспорт остался лежать в хайратонской общаге для приезжих. И вот он я здесь – один среди афганцев и среди пустыни, без защиты и без документов, до омерзения грязный после трехдневного ползания по блок-постам с налетами и обстрелами, и вооруженный лишь старой видеокамерой с кассетодержателем на резиночке… Не знаю, где расположена знаменитая «ложечка», под которой сосет в такие моменты у других, - но у меня она точно располагается в паху. Хоть меня и уверяли, что большой угрозы для русских здесь, на севере Афганистана, нет, но…

Но я-то видел, как напряглись лица тех, кто был в машине, как бритвой резанули по мне глаза старика-водителя, когда на блок-посту прозвучало слово «шурави»…

И единственный у меня здесь друг – пробоина в ветровом стекле, прямо против лица, здоровая, миллиметров двадцать, от зенитного, должно быть, пулемета. Странно связывает она, эта пробоина, с тем лейтенантом или прапором, что ехал здесь старшим машины, вглядываясь в горы, с которых и хлестнула ему в лицо последняя очередь…

И крутится в голове куплет из старой солдатской нашей песни, тех еще лет:

Только эхо отзовется в горах,

И душа моя домой полетит.

У него за каждым камнем Аллах,

А меня кто, сироту, защитит?

Стеклянное молчание становится непереносимым.

- Не «шурави», а «руси», - неожиданно для самого себя говорю я. И тогда грузовик остановился...

Афганистан врезается в память, как осколок в сердце. Эта совершенная, законченная отстраненность природы – как на Луне… Эти розовые клыки гор, когда с них каплей крови скатывается вечером солнце… Этот перепляс лучей света там, где туннель Саланга превращается как бы в галерею по ту сторону перевала… Эти невероятного цвета скалы за Ташкурганом…

И люди. Они тоже – лунатики. Не из нашего мира. Очень душевные – и очень жестокие. Наивные, как дети, - и хитрые, как дьяволы. До изумления неграмотные – и в то же время знающие что-то такое, что нам никогда не будет доступно. Очень бедные – и очень гордые… Их можно сильно уважать – они с одними мотыгами обиходили и обжили эти бесчеловечные горы и пустыни. И их остается сильно жалеть, потому что те же пустыни и горы еще долго, если не никогда не позволят им вырваться из замкнутого круга их натурального хозяйства. У них нет ресурсов. Поэтому у них нет промышленности. Поэтому у них нет заработка. Поэтому практически нет платежеспособного спроса. И поэтому не на что развить производство, даже если бы его имело смысл здесь размещать…

Образ нынешнего Афганистана – это продавец под навесом, пытающийся продать скрученный в бывшем общежитии советских специалистов водопроводный кран. Все остальное, чем торгуют многочисленные дуканщики, - по сути, продукция натурального хозяйства: рис-изюм-кишмиш, ножи-мотыги, ткани ручной выделки. В каждом кишлаке все это производится, и товарообмена, по сути, нет. И значит, нет прибыли, о которой можно было бы всерьез говорить.

Золотые времена торговли, говорит мне чарикарский дуканщик, у которого я смеха ради сторговал паранджу для московской жены, ушли вместе с советскими. Дуканщик вслушивается в перевод на русский и подтверждает:

- Да, с вашими. Там дальше у гор их городок был. Солдаты покупали аппаратуру, джинсы, а люди везли это из Кабула и Пакистана. А потом советские ушли, а наши покупать это все не хотят.

Не могут, усмехаюсь я. Люди, для которых галоши – наши, кстати, русские – служат зимней обувью, а одеяла на плечах – зимней одеждой, вряд ли способны очаровываться качеством звучания «Сони».

Старик кивает.

- Запчасти нужны, - без перехода продолжает он. – Много советских машин. Можно было бы продавать запчасти.

Он выжидающе смотрит на меня, словно я директор «ВАЗа» Каданников. Я развожу руками. Даже если бы я был «новым русским», торговать с афганцами нечем. Им нечем платить. Единственный шанс их экономики – прилепиться к сильному и не сильно озабоченному прибылью донору. Каким когда-то был Советский Союз. Дороги, газопроводы, электростанции. Туннель тот же на Саланге. Ткацкая, что ли, фабрика в Пули-Хумри, уже, впрочем, разрушенная. Все – практически за бесплатно. Точнее – за политическую выгоду, за право считать Афганистан в своей политической орбите.

И, собственно, Афганистан был с этим согласен. И афганцы в большинстве своем считали «руси» если не друзьями, то, скажем, старшими товарищами. Но вот затем кто-то решил поторопиться и подхлестнуть «клячу истории». У нас были самые добрые намерения - помочь «демократической революции», раздать крестьянам землю и воду, дать людям образование, выстроить промышленность. Сколько в этом было холодного стратегического расчета, сколько старческого маразма последних романтиков мировой революции - неизвестно. Факта два.

Русские действительно поначалу считали, что выполняют интернациональный долг и помогают афганцам начать жить чуть получше.

Афганцы действительно поначалу встречали русских цветами.

Но очень скоро и те, и другие избавились от иллюзий. Место иллюзий заняла кровь...

* * *

Самым первым погиб майор Николай Бизюков. Он был военным советником в Герате и был убит еще до начала «официальной» войны – в марте 1979 года, во время мятежа дивизии правительственных войск, перешедшей на сторону мятежников. Вслед за ним, опять-таки до ввода войск, погибло еще несколько офицеров. Они, военные советники, первыми ступили на путь в вечный могильный холод, путь, который вслед за ним прошли больше 14 тысяч наших. И потом еще около 6 тысяч - что умерли дома от болезней и ран, полученных на афганской войне.

Больше повезло тем 49.985 солдат и офицеров, что отделались ранениями. Хотя, может быть, не один из 6.669 человек, ставших инвалидами, еще не раз проклинал судьбу, не упокоившую его на той средневековой земле, куда забросили свою армию кремлевские мечтатели. Из коих, понятно, не погиб никто.

Отчего такие потери? Плохо воевали? Нет, статистика говорит об обратном. В среднем 40-я армия теряла в день 4 человека. Это, в общем, немного. С точки зрения статистики, конечно, не с точки зрения каждой конкретной судьбы. 0,8-0,9 процента погибших от общей численности Ограниченного контингента, или 2,5 процента от числа участвовавших в боевых действиях. Американцы, потерявшие во Вьетнаме за восемь лет больше пятидесяти тысяч человек, назвали это «неплохим» результатом. Для сравнения: по данным министерства обороны России, за годы Великой Отечественной войны армия, авиация и флот потеряли убитыми, умершими, пропавшими без вести 8.668.400 человек. С учетом попавших в плен из строя безвозвратно выбыло 11.444.100 человек. Между тем, всего за четыре года войны шинели надели 34.476.700 человек - а значит, страна потеряла тогда каждого третьего своего солдата! Какой контраст с афганским походом!

Нет, потери были продиктованы другими причинами. Уже гибель первых военных советников была их недобрым знаком. «Демократический» режим Тараки, а затем Амина своими действиями уже начал настраивать против себя собственный народ. И советские «кураторы» начали в сознании людей также связываться с арестами людей и расстрелами непокорных крестьян, с террором правительственных комиссаров и подрывом базовых устоев. Большевизм вызывал сопротивление в Афганистане, как когда-то вызывал сопротивление в России – и «советских» все больше ассоциировали с ним.

Но «советские» упорно держались здесь той политической силы, которая отличалась от любой банальной восточной деспотии только хлесткими фразами про строительство социализма. Фразами, которые раздражали людей еще больше.

…Не один человек говорил мне, что ввод русских войск многие афганцы восприняли как вмешательство справедливой и защищающей руки «Белого Царя», который восстановит прежнюю жизнь и даст по мозгам распоясавшимся «хальковцам» и «парчамовцам». И разочарование было довольно неприятным. А каков ответ со стороны застрявшего на родо-племенной стадии исторического развития пуштуна на доставленные чужаками неприятности?..

…Уже 25 декабря 1979 года, в день ввода войск в Афганистан, воинский контингент потерял сразу несколько десятков человек. Вначале перевернулась БМП, уступавшая на горном повороте дорогу афганскому грузовику. Кто ездил по афганским горным дорогам, тот знает, как это бывает. Экипаж и десант, всего около десяти человек, погибли. А в 19.33 по московскому времени у Кабула разбился самолет с 37 десантниками на борту. При заходе на посадку машина зацепила вершину горы и взорвалась. Всего же до конца 1979 года погибло 86 человек, из которых 70 составили боевые потери. За 10 лет – больше 14 тысяч убитых и больше 50 тысяч раненых и искалеченных. Из них примерно 10-13 процентов занимали небоевые потери, а все остальные – страшная «заслуга» афганцев. Самым тяжелым был в этом смысле 1984 год - 2343 погибших, в том числе 305 офицеров.

* * *

Кто виноват в этих жертвах? Недальновидные партийные вожди? Неумелые генералы? Солдаты, быстро растерявшие навыки цивилизации в войне без правил, без тыла и без пленных?  Мы все, которые верили в интернациональную помощь и не знали ее оборотную сторону?

Когда проедешь по этой ведущей от Саланга вниз, к Кабулу, «дороге смерти»; когда насмотришься на кажущийся бесконечным ряд подбитых советских танков; когда окажешься на передовой вместе с моджахедами, съешь с ними пополам кисть винограда и услышишь веселое: «А, руси, душман будем долбит?"; и когда от самого Масуда услышишь как бы полуизвинение-полусожаление, что «воевали мы не с русскими, а с советскими, помогавшими антинародному режиму», а с Россией он готов на дружбу и даже на военный союз, -

- тогда спросишь себя: ради чего была та война? Ради чего мы полезли с кулаками в страну, и без всяких «апрельских революций» дружественно настроенную? Достаточно внятно для мусульманского государства ориентировавшуюся на кремлевскую политику? Ради чего мы положили здесь столько людей?

Сегодня Афганистан привычно величают «нашей общей болью». Это неверно. У нас боль не общая. Но еще важнее другое. Вслед за «общей» болью незаметно и тихо в массовое сознание внедрено и понятие общей вины. Именно так подведен итог войны, которую уже дежурно называют позорной. Именно так подведен итог тех тысяч жизней, которые отлетели в мир иной в том краю Аллаха, о котором, кажется, забыл и Он сам.

Но не слишком ли просто?

Виноват ли немецкий солдат, что дошел до Волги, покорив по пути всю Европу и часть Африки? Поставьте на его место солдата русского - и увидите: нет. Ему приказали – он дошел. Хороший солдат.

Виноват ли русский солдат в том,  что служил под Кандагаром? Виноваты ли в своей гибели десять человек экипажа и десанта той боевой машины, что перевернулась в самый первый день ввода войск, уступая на горном повороте дорогу афганскому грузовику? Виноват ли солдат в том, что получал приказы - и вынужден был убивать, дабы не быть убитым самому?

Может быть, неправедна была месть тех, кто видел, что осталось от девушек-телефонисток на узле связи, захваченном «духами», тех, кто поседел, представив, что должны были испытать девчонки в свои последние часы? Может быть, не надо было пробиваться за телами подполковника Каламурзина, майора Здоровенко и переводчика Газиева, забитых камнями, а затем расчлененных на мелкие части и разбросанных по склонам гор еще вчера подшефными, а сегодня мятежными солдатами дружественной кабульской армии? А как должны были вести себя те, кто находил трупы друзей, истерзанные изуверскими пытками?

Да, было в Афганистане всякое. И пьяный боец, бросающий гранату в дукан, где ему не отдали джинсы, и вертолетчик, накрывающий бортовым залпом целый кишлак, и расстрел ограбленных мирных караванщиков, чтобы не оставлять свидетелей...

Но статистка определенна: то, что называется военными преступлениями, находилось в пределах той нормы – пусть «нормы», - которая неизбежна на любой войне. Ведь сама война - преступление, а присутствие солдата везде и всегда вызывает инциденты - тем более присутствие его во враждебной стране. Тем более - присутствие солдата в стране, где у него не было тыла, где контролируемая им территория ограничивалась площадью подошв его сапог.

Солдат не получал в Афганистане двойной зарплаты. У него не шел год за три. У солдата не было собственного помещения, где можно было бы коротать душные ночи в обществе подчиненной прапорицы. Он не имел доступа к полковым складам, содержимое которых при нужной сноровке легко превращалось в хрустящие доллары. Он не ввозил в Россию контейнеры добра и не перебрасывал наркотики.

...Солдат ничего не имел от Афганистана.  Агрессор – не он. Он - жертва. 

Но кто-то ведь виноват в том, что солдат ТАМ оказался?..

* * *

Про Афганистан почти не написано честных книг. Про него не снят свой «Апокалипсис» или «Взвод». Про него почти не вспоминают правители.

И уже никто не расскажет о страхах молоденького снайпера, заброшенного на горную тропу и стреляющего в каждого, кто пройдет по ней - потому что он не знает, «дух» это или мирный поселянин, но уверен, что если он не выстрелит первым, то скорее всего не доживет до рассвета. Никто не покажет, как бегут уцелевшие бойцы выносного поста, виляя между камней, чтобы спастись от пулевых горячих жал, бегут к той площадке, куда должен прилететь вертолет - но может и не долететь... Никто не напишет о сержанте-санинструкторе, обмывавшем мертвые тела перед отправкой на Родину и сошедшем с ума...

А сколько по закрытым поначалу армейским сводкам проходило сообщений о великом солдатском героизме! Оставались в одиночку в прикрытии без надежды уцелеть. Закрывали собой офицера. Подрывали себя вместе с врагом. Погибали, унося тела товарищей с поля боя...

Отчего же этой правды о войне нет в нашем массовом сознании? Почему она осталась в нашей памяти лишь в образе дешевых агиток, снимавшихся порой прямо у ворот советского посольства? Отчего только пара газетных публикаций была посвящена тем ребятам, что попали в плен и, запертые в тюрьме в пакистанском тылу, подняли восстание и двое то ли трое суток держали безнадежную оборону, пока их не разметали артиллерией?

И в итоге в нашем нынешнем представлении об Афганистане старательно и хитро повязаны одной кровью едва не захлебнувшийся однажды в собственной блевотине член политбюро - и университетский студент, взятый с третьего курса переводчиком и взорвавший себя последней гранатой вместе с двумя офицерами из окруженного штаба батальона. Приравнены друг другу изможденный весом геройских звезд генсек и юный старлей, вчера обмывший новую звездочку на погоны, а сегодня павший в рейде под Джелалабадом. И потому у нас сегодня нет виновников афганской войны. Оказалось, что все были против - и резиденты, и послы, и генералы, и аналитики. «За» были только четверо политбюрошных боссов, давно упокоившихся в близких окрестностях мавзолея.

Отчего же так?

Ответ прост.

Войну начинают не солдаты. Ее начинают политики. И когда она кончается поражением, первая мысль ее истинных виновников - возложить вину на солдат, на армию, на страну. Тогда собственная вина становится такой малюсенькой, что немного хитрости - и ты уже можешь изобразить себя жертвой.

Никто не знает, что искали кремлежители в Афганистане. Но искали там чего-то - ОНИ. Не мы. Не солдаты. Не их матери. Не народ. И нельзя, чтобы сегодня мы несли с НИМИ общую ответственность. В этой общей ответственности их вина растворяется. Исчезает.

А как только виноватыми становятся все и никто - новые политики начинают что-то нести про общие НАШИ ошибки. Но не о них, а о нас будут в этом случае вновь писать: «Выполняя боевое задание, верный военной присяге, проявив стойкость и мужество, погиб...» Это для нас определят комплект: «гроб, ящик цинковый, ящик деревянный - для перевозки, опилки, две новые простыни». Это нас будут прикрывать сеткой для крепежки грузов, и неплотно закрывать люки, чтобы в грузовом отсеке было холоднее...

А потом, когда все кончится, они вновь скажут: «Мы ВСЕ виноваты». И - по кругу?

* * *

Самое обидное - что все эти жертвы были напрасными. «Обкатав» армию в горной войне, мы тут же ее распустили. Солдат отправили на дембель, офицеров начавшиеся реформы вывели в отставку. Вместо злой и ядреной опытной армии мы получили злых и ядреных гражданских, приведенных ходом времени  частью в коммерсанты, частью в охранники, а частью - в криминал.

И уроки Афганистана оказались быстро забытыми. Несколько мемуаров, несколько тактических наставлений для военных академий проблему не решали. И в Чечне уроки войны пришлось учить снова, Расписываясь кровью в ведомости оценок...

И еще в одном обстоятельстве война оказалась напрасной. В итоге ее Афганистан не принял ни нашей жертвенности, ни нашей помощи. Он предпочел остаться в своем, пусть и средневековом, укладе жизни. И главное: этой некогда дружественной страной, без всякой интервенции находившейся под нашим влиянием, правит теперь человек с автоматом - открыто враждебный нам.

* * *     

Чайхана на краю пыльной площади в Джабаль-ус-Сирадже кажется перенесенной в наш мир из книг про Ходжу Насреддина. Из всего, что достигло человечество за последние шестьсот лет, здесь наличествует - когда наличествует - только электричество. Да автобусы за окном. А в остальном все так же, как было при Тамерлане. Толстый, отдувающийся чайханщик с явной шельмой в глазах. Обязательный мальчишка-помощник, бодро разносящий чайники посетителям. Запах прогорелого жира, лепешки из жесткого теста, помосты с убогими ковриками, на которых здесь сидят, желтые пятки скрещенных ног. Ревущий за окном ишак. Стойкий запах выгребной ямы...

Мне, конечно, никогда не понять их, сидящих вокруг меня. Я для них – чужой, «франк», неведомо как оказавшийся на караванной тропе правоверных, и они косятся на меня в некотором недоумении. Они для меня, да и все вокруг – кадры из ожившего фильма из средневековой истории Востока…

Но затем в чайхану входит человек. Время намаза, и он аккуратно расстилает свой молитвенный коврик и встает на колени, обратившись к Мекке. Однако кое-что у него не так. Даже я, «неверный», сижу здесь разувшись. А он молится, не сняв обуви и не омыв ног, как того требует исламский канон. И никто ему ничего не говорит.

Это человек в военной форме.

И он - главный ныне в этой стране…

Житель нынешнего Афганистана - человек с ружьем. Точнее, с автоматом. Практически каждый кишлак ощетинивается вооруженными заставами. Многие водители держат в кабине АК. Постоянно встречаются то ли подразделения, то ли банды разнообразно одетых мужчин с подчас очень старым, но всегда безупречно ухоженным стволом у пояса. Мальчишки – и те во многих местах вооружены и помогают взрослым нести дозоры.

Правда, сегодня на контролируемой талибами территории наводится какой-то жесткий порядок. Но через голову не прыгнешь – ни один режим в Афганистане никогда не сможет разоружить все эти тучи гордых пушутнов-кочевников, для которых оружие – более непременный атрибут, чем подчас штаны. А здесь, где то и дело прокатываются волны наступлений то талибов на Масуда, то Масуда на талибов – без автомата, кажется, нет ни одного мужчины.

* * *

...Два трупа задержались тут еще с того, прошлого наступления талибов. Чужих воинов подсекли автоматной очередью на скале, куда они зачем-то забрались. Не знаю, мне лично их не видно, хоть местные деревенские аж приседают, пытаясь показать мне где-то там, наверху белеющие одежды убитых.

- Масуд бил, Масуд бил, - повторяет по-русски традиционно закутанный в одеяло моджахед, дружелюбно, но с вызовом поглядывая на меня.

Мальчишка лет десяти, - может быть, сын его, - взяв автомат, свободно идет по стволу танковой пушки. Танк накренился у самого края обрыва, так что под пушкой уже бесится горная река, но мальчишке это нипочем. Для него танк был здесь всегда. Еще когда его подбили у советских.

Это Афганистан сегодня. И здесь многие знают русский...

Наш уход не успокоил Афганистан.

1991 год - вождь «Исламского общества Афганистана» Раббани, «Наблюдательный совет» Масуда, «Исламская партия Афганистана» Хекматиара,  «Партия исламского единства Афганистана» Акмари и Халили,  ряд других группировок борются  против армии Наджибуллы и Дустума.

1992 год  -  Дустум бросает Наджибуллу, режим рушится, все группировки судорожно закрепляются на захваченных к этому времени позициях.

1993 год - Хекматиар обрушивается на Раббани и  Масуда, шииты  из  «Партии  исламского единства» нападают на них же; Дустум сидит на севере и предлагает свои войска в качестве разъединительной силы; Хекматиар разворачивает небезуспешные боевые действия и против Дустума.

1994 год - Хекматиар уже в союзе с Дустумом наступает на Кабул, где обороняются Раббани с Масудом; одновременно Дустум атакует войска Масуда в провинции Баглан и  продвигается на восток вдоль афгано-таджикской границы.

1995 год - на сцене появляются никому до того не известные талибы, заявляющие, что «пришли в мир распространить мусульманскую веру, служить слову Господа, установить закон шариата и исполнять волю Создателя».  Даже «бешеные муллы в Кабуле», как Дустум назвал однажды правительство Раббани - Масуда, поначалу деморализованы. Дустум начинает помогать талибам, в частности, ремонтируя им самолеты в Кандагаре и предоставляя им экономическую  помощь».

В ходе дальнейшего натиска талибы громят Хекматиара, шиитов Халили, а в сентябре 1996 года захватывают Кабул. И тогда Дустум, Масуд и Рабани объединились против них.

…Типичный в те времена афганский сюр: на фоне гор и разнообразно вооруженных моджахедов на переговорах в масудовском лагере встречаются и целуются два выпускника советской Минской военной академии. Один служит у Дустума, другой у Масуда… Э-эх, родился ли в Афганистане свой Шолохов?

Впрочем, только не на Востоке могли бы забыть все предыдущее...

* * *

Когда талибы взяли Кабул, они устремились на север по дороге на Саланг - Мазари-Шариф. На перевале их встретил лично Дустум и объявил, что через туннель он их не пустит. Пока те переминались на месте, решая, как быть, на них с тыла рухнули «львы» Масуда, и талибы стабилизировали оборону лишь у порога столицы.

И вот теперь Ахмад Шах хотел дожать врага, и у меня был шанс посмотреть на это непосредственно на линии фронта…

Но сначала надо встретиться с ним самим в одном из его военных лагерей.

Когда на КПП было объявлено, что русский хочет встретиться  с  Ахмад Шахом, изучающие взгляды его боевиков обратились на меня. Но они и сами были хорошим предметом для изучения. Подтянутые, ладные, бородатые, уверенные в себе, они сразу производили впечатление победоносного воинства. Здесь мало было той разношерстности в одежде, которой отличаются воины других афганских армий - основная масса была одета не в национальный наряд,  а в хорошо пригнанный камуфляж. Как ни забавно – гэдээровского производства. То есть антикоммунистические моджахеды Масуда одеты  в форму Национальной народной армии исчезнувшей ГДР! Господи, а было ж сколько выпито с теми гэдээровскими солдатами в такой же форме. Мать история, как же ты прыгаешь!

Да, масудовское логово производит впечатление. Первое сравнение - Запорожская Сечь. Рядом суетится городишко, но «масуды» живут вне его - своим «куренем». За забором, кучно, хотя и в обычных домах, а не, скажем, в палатках. Женщин нет, нет быта. Скотина, мотыга - по ту сторону военного бытия. Зато вооружены все и  все - словно на дежурстве.

Впрочем, так и есть: время от времени в лагерь или из лагеря отъезжает машина, наполненная бойцами, - и  не  надо большого воображения,  чтобы представить себе, как ездили они отсюда не с талибами воевать, а нашим засаду на дороге в Саланг устраивать. Хотя… Что там представлять. Достаточно поглядеть: вся дорога -  стратегическая дорога от Кабула на мирный север и далее на СССР!  - вся она в плешинах заделанных воронок. А по обочинам поникли остовы наших убитых танков, грузовиков, бронемашин...

Дорога Смерти.

«Масуд бил...» Масуд продолжает бить. После краха союзника, армии генерала Дустума, «панджшерский лев» в одиночку продолжил войну против талибов. Как много раз в прошлом, он выпрыгивал из своего ущелья, ударял лапой по стратегической дороге Кабул - Саланг, и новые убитые люди и танки оставались на ней. В прошлый раз, осенью, когда здесь шли на север  опьяненные взятием Кабула талибы, - жестокие от опытности восемнадцатилетних битв бойцы Масуда отрезали их в этих ущельях, и разом искрошили больше тысячи человек...

Дисциплина у «масудов» железная. Никакого, разумеется, спиртного. Даже курить здесь Ахмад Шах не рекомендует. Всего лишь - но, как сказал мне один из командиров, к «рекомендации» этой лучше относиться, как к приказу.  И то - когда увидишь, как вскакивают эти много чего повидавшие рубаки, едва в комнату входит Вахит, начальник секретной полиции Масуда, понимаешь, куда делись все недисциплинированные…

Зато сам Масуд - воплощенная тишина и корректность. Та самая корректность, когда сила,  угроза и власть в твоих руках настолько велики, что можно позволить себе полное спокойствие по отношению к человечкам.

Ахмад Шах, прозванный за удачу «Счастливым» - «Масудом» - знаменит едва ли не больше всех бывших «душманских» командиров, воевавших против советских войск. Сегодня какой-нибудь заляпанный его танкист угостит русского виноградом, уважительно окунув кисть ягод в ведро с водой. Помыл, значит. Но когда-то именно Масуд болезненно надавливал своими  изящными  пальцами на главную артерию и главный нерв советского ограниченного контингента - дорогу от Кабула в СССР. До сих пор она усеяна памятниками чьей-то безвременной гибели - как сорванная  взрывом  танковая башня с  номером «540» перед Джабаль-ус-Сираджем...

«Панджшерский лев» - так его прозвали в Афганистане. Из Панджшерской долины его все девять лет войны не могли окончательно выкурить советские войска. Теперь не могут выкурить талибы. Хотя они подобрались к этой цели куда ближе, чем когда-то мы…

Масуд, как считается, обладает некрупной, но более боеспособной, чем талибская, армией, которая берет не силой и массой, как те, а выучкой и опытом своих бойцов. И прежде всего командиров: в войсках Масуда  действует  принцип, по которому командирами прежде всего становились те,  кто выделялся на поле боя, совершал подвиг, наносил наибольший вред неприятелю.

В боях с кем они все эти подвиги творили, ясно. И когда тебя просят подождать, пока Масуд не проведет совещание со своими командирами, и в саду его особняка рядом с тобой собираются прокаленные бородатые, с явственно источаемым запахом убийств моджахеды, и искоса поглядывают на тебя, и чему-то усмехаются - ты испытываешь запоминающиеся ощущения… Постояв однажды под зрачком автомата,  ты потом всегда узнаешь эти оценивающие взгляды людей по ту сторону этого зрачка. Когда таким взглядом тебя ощупывают десятки вооруженных людей - это, да, производит...

Словно сидишь в клетке со львами - когти у этих зверей покуда  убраны, но от мягких лап явственно тянет запахом крови…

Впрочем, сейчас они не опасны. Сегодня Масуд ищет союза с Россией. Но я напоминаю ему:

- Скажите… Вы же образованные люди. Вы прекрасно видели, что советские приходили тогда в Афганистан не как покорители, колонизаторы,  грабители, а скорее как помощники и строители - об этом все свидетельствует в стране. Почему вы с нами начали воевать?

- Потому  что советские пришли на нашу землю как агрессоры, - ровно и словно бы даже заученно отвечает Масуд. - Мы стали бороться за свою свободу, за независимость, против иностранной агрессии. Вы тоже воевали с немцами за свою свободу. И мы не могли не воевать с советскими...

Но это – прошлое. Что касается наших нынешних отношений, то между нами, когда существовало правительство Раббани, уже существовали вполне естественные, даже дружеские отношения. Не вижу причин, почему бы им не оставаться такими же и дальше…

- Это не ответ, - нагло заявляю я (ничего, в свой туалет он меня уже пускал, так что командирам своим на съедение не бросит). – Прекрасно же понимаете, что это не было агрессией. Тем более – против вас лично.

Масуд поднимает глаза.

- Хорошо, вот что я скажу частным образом. Мы воевали не против русских! Мы боролись против созданного советскими манипуляциями антинародного режима НДПА. Это же террористы были! Они нарушали наши обычаи, совершали убийства, насилия. Над целым народом насилие! Особенно против интеллигенции НДПА свирепствовала. А советские пришли их поддерживать, по сути, покрывали этот преступный режим. Ваши слепые  коммунистические вожди за своими идеями реальности не видели. Они просто не на тех поставили! Если бы они поддержали не НДПА,  а ее противников,  то и сегодня, возможно, оставались бы в Афганистане в качестве советников, строителей, разработчиков ресурсов.

- Но сегодня НДПА уже нет. Значит ли это, что в случае вашей победы отношения между нами и вами могут стать хорошими? Может быть, даже союзными?

- Почему бы и нет? Понимаете, мы же тогда боролись с советскими. Но их больше нет, нет больше того государства, которое пришло нас покорять. На его месте возникла новая страна - Россия. А с Россией у нас никогда не было плохих отношений - ни до ее революции, ни после нашей. Так что союз вполне возможен.

- И военный?

- И военный тоже. А что такого?

Как, должно быть, ему хотелось сказать эти слова не простому журналисту, а кому-нибудь из серьезных, ответственных лиц России. Но не было их рядом. Ответственные вовсю ту самую Россию делили…

* * *

…Зенитный пулемет распарывает барабанные перепонки. С отвычки я даже пригибаюсь, хотя стреляют свои – загорелый дочерна моджахед в пуштунской чалме, что стоит в кузове грузовика, куда льются гильзы из двух стволов.

В следующую секунду становится понятно, что – мимо. В нарастающем гуле из-за скал выныривает «МиГ-21» со своими треугольными крыльями. Бог мой, я ж мог иметь отношение к его производству! После школы, на 30-м заводе, я ж лично отвечал в лаборатории за проверку отдельных деталей вооружений. Вон «балки», например, к которым ракеты подвешиваются – прогон по 31 позиции… Вон они, и сейчас на них что-то подвешено…

…Сильный рывок сбивает меня на землю. Заниматься воспоминаниями здесь вредно для здоровья, и маленький афганец в нашем танкистском шлеме затаскивает меня в щель между своим танком и глиняным дувалом. Рядом грохают разрывы.

Пулемет замолкает. Убили? Нет, ленту перекосило. Что-то «дух» долго с ней возится… Вон уже и самолет возвращается. Черт, умел бы я этим устройством пользоваться, помог бы… Не тому в солдатах учили…

Но нет, загавкал снова. Поздновато, впрочем – самолет уже нырнул за скалы.

Ахмед, командир подразделения на этом блок-посту – по рангу ближе к нашему взводному, кажется, - на сложном английском кричит, что левее нас масудовские бойцы хорошо продвинулись к Кабулу. Вроде бы даже аэродром в Баграме взяли.

Значит, нашего летчика-налетчика, из-за которого я теперь грязный, как чушка, в плен захватят?

- А мы-то почему стоим? – недипломатично спрашиваю в ответ.

Ахмед смотрит на меня, как на дурака.

- У басмачей, - ей-Аллах, так и сказал: «басмачей»! – там же блок-пост. Нас эти скалы разделяют и мы друг друга не видим. Поэтому мы по ним не стреляем, а они – по нам. А если мы выдвинемся, они ж нас увидят, начнут стрелять…

Видя, что я так и не въезжаю в эту логику, добавляет:

- Да ничего. Они сами скоро снимутся. Наши же слева продвинулись. Им теперь отступать придется. А там за перевалом – уже Кабул…

И тут возникает очередной афганский сюр. Из-за скал, с талибской стороны, выплывает автобус, набитый людьми. Гражданский, рейсовый! Кабул- Пули-Хумри - Ташкурган – Мазари-Шариф. Пассажиры выглядят вполне спокойно. Шофер останавливаться не собирается – какие там досмотры, шпионы, диверсанты, вы о чем? Зрелище из «Кина не для всех»: еще воронки чуть ли не дымятся, какой-то из наших воинов демонстрирует найденный громадный осколок, вокруг – поломанные квадраты разрушенных домов и дувалов покинутого поселка, танк нервно пушкой дергает, за нами «Луна» рокотнула, куда-то в сторону Кабула полетела – а мимо всего этого степенно рассекает рейсовый автобус, словно взрослый дяденька проходит во дворе через ватаги играющих в войну детишек!

Представляю: немцы в Снегирях окопались, наши напротив, а рейсовик «Истра – Тушино» знай себе спокойно по расписанию дефилирует…

Однако, фронт…

* * *

Нет, Масуду так и не удалось вернуть потерянную столицу. И уже, видимо, никогда не удастся. Почему его «львы» остановились? Возможно, в  ответе на этот вопрос кроется и секрет последующих успехов талибов, и последующей их победы, и краха Дустума...

И ответ, кажется, прост. Пока Масуд воевал Кабул, Дустум держал на Саланге и в Пули-Хумри целый корпус. Скатиться с перевала и ударить Ахмад Шаха в спину – ничего не стоило. И на не забывающем ничего Востоке тот не мог не учитывать такой вариант. А потому держал серьезные силы в собственном тылу. И на Кабул их уже не хватило…

А ведь возьми они вдвоем тогда Кабул - и не было бы затем бегства Дустума, взорванных проходов в Панджшер, потерь перспектив на возврат к власти.  Не было бы, возможно, и талибов: взятие  столицы  перевернуло  бы  политическую ситуацию, сопротивление неизбежно оживлялось, законное правительство возвращало государствнные прерогативы.  Да и Пакистан с США, не исключено, отказались бы от поддержки дискредититрованной группировки и начали бы искать себе нового союзника.

Но не смог Масуд тогда взять Кабул...    

Вот тогда-то талибы и выиграли войну стратегически.

* * *

Это была  гениальная идея - назвать очередную оппозиционную группу «талибами»:  для афганцев поначалу это звучало так, словно их сыновья пошли в бой, чтобы живым укором заставить своих неразумных, утонувших в  войне  отцов  принять мир. Никто не мог поначалу адекватно ответить на этот «поход детей».

Однако постепенно выяснилось, что «дети» - вполне обученные и продвинутые в военном плане моджахеды, с опытом войны против советских, с включением пакистанских офицеров и инструкторов, не нуждающиеся в деньгах. Они, как говорят в Афганистане, не столько завоевывали, сколько покупали территории, покупая полевых командиров и местные ополчения-милиции. Результат: сегодня они захватили процентов 95 территории страны и загнали последнего из своих противников, Масуда, в такую дыру, где он уже не представляет реальной военной и политической угрозы.

Такие победы в современном мире – а за прежним «Северным альянсом» стояли Узбекистан, Таджикистан, Киргизия и Россия – на кондачка не делаются. За талибами должен быть кто-то, кто перевешивает не только прямую военную и материальную помощь России и ее бывших республик, но и в состоянии гасить внутреннюю оппозицию талибам в Афганистане.

Кто же?

В качестве основной поддерживающей талибов силы что аналитики, что участники событий традиционно называют Пакистан. Ни для кого не секрет,  что в пестовании талибов изначально принимала участие пакистанская  военная  разведка, а имя ее бывшего руководителя Хамида Гула время от времени всплывало среди афганских событий. Ни для кого не секрет и снабжение  талибов  из  пакистанских  арсеналов. К тому же еще осенью 1996 года Ахмад Шах предъявил общественности больше трех  десятков пакистанцев, плененных в боях за Чарикар.

Сегодня-то Пакистан затих, поняв, видимо, что плетью обуха не перешибешь. А раньше он бурно отрицал свою причастность к «студенческому» натиску. При этом раскрывая других «спонсоров». Скажем, ни кто иная, как Беназир Бхутто, еще в бытность свою премьер-министром Пакистана открыто заявила, что движение «Талибан» было создано на американские и саудовские деньги. По словам другого информированного специалиста по данной теме Бархануддина Раббани, военную помощь талибам оказывает Пакистан, финансовую - Саудовская Аравия, а всех их благословляет Вашингтон, так как они выступают против иранского влияния в этом регионе.

Официальных возражений не последовало.

В самом деле - Штаты за последние годы навязались в соседи всему миру и торчат под окнами,  высматривая, куда под шумок можно влезть.  Странно было бы упустить шансы, предоставленные афганской баламутью. Не Россия ведь.

К тому же выигрыши для американцев однозначные. При победе талибов они получают дополнительное влияние на все более крепнущую  в  последние годы Организацию экономического сотрудничества (ОЭС) стран Передней и Центральной Азии, куда наряду с Турцией, Ираном и Пакистаном входят ныне Афганистан, Азербайджан и республики бывшей советской Средней Азии.

Между  прочим,  рынок,  сравнимый с европейским - больше 300 миллионов человек, - но неизмеримо более богатый сырьевыми ресурсами. И еще это регион транзита - с севера к теплым морям, из Персидского залива и на север, и в Европу, из Европы - в Азию и на Восток, а из Средней Азии - к океану, по которому можно дешево доставлять ресурсы к растущим потребительским рынкам Дальнего Востока и Тихого океана.

Во-вторых, Штаты через талибов получают шанс непосредственного проникновения  в Центральную Азию. В-третьих, США нависают и над Ираном,  все стратегические и политико-экономические  перспективы  которого сразу сильно тускнеют.

Однако и это – неполное объяснение феномена «Талибан». Чтобы оно стало полным, в рассмотрение необходимо взять еще и нашу Среднюю Азию.

Да, ее нынешних лидеров серьезно насторожил пример несчастного Таджикистана, подвергнутого росту религиозного самосознания. Однако ответы на проявившиеся в таджикской истории вызовы уже получены и отработаны. И потому все большее значение приобретают интересы. А они и у Ташкента, и у Душанбе, и у Бишкека, и в первую очередь у Ашхабада надежнее всего могут быть обеспечены… талибами!

В свое время Туркмения подписала с Дустумом договор о поставке в контролируемый им регион электроэнергии. Но потом сюда продвинулись талибы и вступили в войну с Дустумом, сначал отодвинув его, а затем и выгнав. Что продолжала делать Туркмения? Правильно: гнать ток по чужому договору уже талибам!

И будет. Ибо все, чем после распада СССР занималась эта республика на своих южных границах - это развитие коммуникаций. Переговоры с Пакистаном о поставках электроэнергии  (с многозначительным примечанием: «Линия должна пройти по территории Афганистана, однако пакистанская (!) сторона уже заявила о готовности гарантировать ее сохранность»!) Переговоры с Японией о переброске ей газа через Афганистан и  Пакистан. Соглашение о  строительстве  железной дороги на пакистанский порт Карачи. Опять переговоры о переброске нефти и газа к пакистанским  портам - на сей раз с включением Узбекистана и Казахстана. Открытие автотранспортного коридора через западный Афганистан. И так далее.

Ниязов слишком многое поставил на обеспечение выхода своей страны к Индийскому океану. Туркмения не участвует в совещаниях  военных,  посвященных талибской угрозе. Еще бы: «Талибан»,  с вырастающими за его спиной Пакистаном, Саудовской Аравией и США, - самая удобная для Ашхабада сила  в Афганистане.

Впрочем, речь не об одной Туркмении. Скажем, узбекские интересы во многом расходятся с туркменскими. В политическом смысле талибы для Ислама Каримова куда менее желанный партнер, нежели Дустум, когда-то своим существованием гарантировавший спокойствие узбекской границы.  Но в экономике Каримов подчинен тому  же вектору, что и Ниязов. Решение афганских проблем, подтверждает узбекский президент, «необходимо для обеспечения  выхода Узбекистана к Индийскому океану и Персидскому заливу,  в чем нуждается экономика республики».

А теперь, когда талибы вышли на его границы, и ведут себя очень смирно и миролюбиво – не самая ли пора примириться с их наличием в качестве соседей? Ваххабиты? Зато масса материальной пользы!

Транзит к теплым морям - самая настоятельная  необходимость  для всех стран Центральной Азии. Газ и нефть Туркмении, золото и химия Узбекистана, серебро и уран Таджикистана, цветные и черные металлы Казахстана и Киргизии, сельскохозяйственные культуры и драгоценные камни - все это требует вывоза. А транзит через Россию и дорог, и сопряжен с унизительной для всевластных местных лидеров политической зависимостью.

Вот и получается,  что в общих интересах прилегающих к Афганистану стран - победа талибов, четко и ясно давших понять,  что не собираются делиться контролем над страной ни с кем, и опирающихся при этом на подавляющее национальное большинство страны - пуштунов.

И это  заставляет  взглянуть  на  ситуацию по-новому. Лоскутный  Афганистан,  клочья  которого  рвут  друг  друга, крушат инфраструктуру, режут пути, уничтожают имущество – он такой никому из соседей не нужен.  Даже если признать «Талибан» инфернальным злом и при помощи  волшебной  палочки ликвидировать - Афганистан всего лишь вернется к прежнему состоянию войны всех против всех. Но ради всех экономик Центральной Азии кто-то должен победить! А поскольку реальных надежд на то, что кто-то одержит  верх над «студентами», то есть над пуштунским большинством - ни у кого нет, то вполне мыслима ситуация,  в которой Ташкент умоет руки в ходе очередного наступления талибов, масудовские самолеты в Таджикистане   вдруг «сломаются», а по «автотранспортному коридору» из Туркмении к талибам поедет уже не хлопок, а модернизированные украинские танки Т-80 УД.

И Масуду порекомендуют покориться, примут с родственниками, соратниками и немногочислеными интеллигентами в качестве эмигрантов. Талибов при этом разве что попросят в ответ особо не буйствовать в земле побежденных - а впрочем, что такое еще одна резня за двадцать три года гражданской войны?..

А за такую услугу талибы могут и воздержаться от экспорта ваххабизма  через Пяндж и Аму-Дарью. Не делают же они этого с Туркменией. Они, в конце концов, тоже не заинтересованы в том, чтобы курочка, несущая золотые яйца и отправляющая их по афганскому  транзиту, резала, как Таджикистан, сама себя…

Любая верховная власть в Афганистане всегда была именно верховной - ей отдавали должное,  но ее никогда не пускали к себе. «Труба», транзитный путь, проложенный по лоскутам племенного феодализма, - дело заведомо ненадежное. Внешняя сила послушание  этих «лоскутов» не обеспечивает - опыт Англии и России доказал это. Вот талибы и были изобретены в качестве той внутренней силы, которая, как некая исламская СС, сможет под предлогом защиты идеологии навязывать вооруженной  рукой общие правила игры и карать непослушных.

И в этом смысле  средневековые  фанатики-талибы  играют исторически даже... прогрессивную роль для своей страны.

Роль объединителя.

* * *

На Востоке не любят  слабых. Ты показал слабину - тот,  кто от тебя зависит, уже поглядывает, как бы это использовать в своих интересах. 

Но на Востоке не считается грехом передаться сильному - возможно, ценой передачи сильному нужного тому слабого. «Машалла» - значит,  на то была воля Аллаха,  как верно и то, что сильный не стал бы сильным без воли Аллаха.

То, что талибы все побеждают и побеждают, в Афганистане говорит многим,  что им действительно помогает Аллах. Недавнее нападение Масуда  на  их колонну тоже в немалой степени диктовалось желанием убедить хотя бы своих бойцов,  что это не так. Религиозный фактор не надо переоценивать, но в сочетании с фактором менталитета он многое способен изменить.

Аллах больше не хочет Масуда - но чего же он хочет?

Совершенно ясно, что долгое время сопротивляться в одиночку Масуд не сможет. Он, конечно, почти неприступен в горах, но  и там его в принципе можно достать. Кроме того, Масуду нужны выходы в мир - хотя бы для того,  чтобы продать очередную партию своего лазурита и накормить-обуть-вооружить армию. Война - удовольствие дорогое. Наконец,  отступление в теснины Гиндукуша подрывает экономическую базу масудовской власти  - говоря наукообразно, его налогооблагаемая база уменьшится почти до невидимости. В конце концов режим талибов будет укреплен, а Масуд превратится  вновь  в злобного душмана-сепаратиста,  усеивающего транзитные трассы трупами.

И рано или поздно эту проблему талибы решат окончательно.

Сегодня Масуд еще продолжает войну с ними в  качестве  последней регулярно организованной вооруженной силы. Но он же ведет с ними и переговоры. В Афганистане союзы недолговечны и ни в коей мере не ценнее собственной выгоды в случае, если таковую принесет разрыв.

Поэтому Масуд будет воевать лишь в той  мере, в какой талибы  будут  покушаться на его безраздельные права в Панджшере. В частности, на право иметь собственную армию. Но он и  сам  прекрасно  знает,  что долгое время сопротивляться в одиночку не сможет. Потому Масуд с талибами сразу замирится, если те признают его «автономию».  А чтобы позиции на этих переговорах были сильнее, «панджшерский лев» и высовывает время от времени свою когтистую лапу, рвет в кровавые ошметки стратегические артерии талибов, а потом вновь набирает на телефоне номер их вождей...

* * *

А Россия?

А с Россией все. Та война отомстила нам. Нам теперь долго не удастся вставить сколько-нибудь веское слово в афганские события. Как бы ни подавал знаки Масуд.

Просто мы вывезли Афганистан вместе с нашими мертвыми. Война отомстила тем, что враждебный человек с автоматом оказался внутри нас самих. И Афганистан добрался до нас метастазами Таджикистана, Абхазии, Приднестровья.

Чечни.

Одного только жаль. Ведь тогда, в пустыне на этом простреленном «МАЗе»… Это ведь была еще не моя остановка. Старик просто достал какую-то  коробочку  с маленькими зелеными шариками и бросил часть из них себе в рот.  Какой-то наркотик. А потом он сказал:

- Москава - карош. Русия карош. Ахмад Шах карош. Талиба - палох.

После чего снова пришпорил своего бронтозавра...

Но «Русия» очень долго не вернется к нему. Может быть, уже никогда…

 

Александр Пересвет